Когда Рапис добрался до кормы, его разбойники уже были там, штурмуя двери, ведшие в помещение на юте.
Капитан, опершись на топор, терпеливо ждал, пока не поддадутся петли. Наконец он дождался; орда матросов ворвалась внутрь. Он двинулся следом за ними. В углу довольно большого квадратного помещения приканчивали какого-то мужчину, рядом двое матросов держали за волосы еще не старую, отчаянно визжавшую женщину. Придя в ярость, они начали колотить ее головой о стену, пока она не перестала сопротивляться. Затрещало разрываемое платье. Рапис поднес к губам свисток:
— Вон отсюда. Забрать труп. И эту тварь тоже.
Матросов как ветром сдуло. Когда женщину вытащили из каюты, вопли на палубе стали громче. Рапис начал обыскивать помещение. В распоряжении матросов был весь корабль, но каюта хозяина барка принадлежала лишь ему. Найдя карты, капитан бегло проглядел их, некоторые отбросил в сторону, остальные свернул в рулон и сунул под рубашку на груди. Потом собрал все, что можно было обменять на золото, сложил в стоявший в углу каюты ящик и занялся перетряхиванием содержимого сундуков. В одном из них обнаружилась солидных размеров шкатулка. Он открыл ее. Золото. Одобрительно кивнув, он бросил шкатулку в ящик, забрал еще несколько мелочей, наконец сорвал с койки покрывало из великолепного бархата. Именно такое и было ему нужно. Он взвалил ящик на плечо и вышел. Матросы плясали вокруг большой открытой бочки, в которой утопили схваченную женщину; наружу торчали только голые ноги и пухлая задница, которую все поглаживали и похлопывали, ко всеобщему веселью. Кто-то пнул ее ногой, давая пример другим. Труп подергивался в бочке. Матросы ревели от счастья, наслаждаясь красным напитком.
Рапис в одно мгновение понял — корабль шел с грузом вина.
— Отставить! — крикнул он. — Прочь от бочки!
Подбежав, он вырвал у одного из матросов наполненный вином шлем и попробовал сам. Вино было первосортное, а стало быть, дорогое. Когда-то именно таким образом он стал владельцем целого состояния. Отшвырнув шлем, он оттолкнул рослого детину, хлебавшего драгоценный напиток прямо из бочки, наполненной, казалось, в основном светлыми женскими волосами.
— Отставить! — повторил капитан.
Он подозвал Тареса.
— Займись перегрузкой, — приказал он. — Нет ничего, что легче было бы продать. Только быстро!
— Есть, господин капитан!
Таща с собой ящик, он снова перебрался на «Морского Змея». За спиной послышалось веселое пение матросов:
Ветер морской, морячки, эту правду вам скажет.
Скажет ветер тебе всю правду, моряк,
Хей-хо! хей-хо!
Радуйтесь, братья, когда гибнет враг.
Хей, хей-хо!
Труп толстяка толст, как свинья,
Толст толстяка толстого труп.
Хей-хо! хей-хо!
Радуйся брат, вся добыча — твоя!
Радуйся, брат, и добычу бери!
Хей, хей-хо!
Эхаден стоял на том же месте, у мачты. Рапис подошел к нему.
— Стоишь? — весело спросил он. — Ну стой. Последи за перегрузкой, там хорошее вино. Я приказал Таресу, но Тарес… ну сам знаешь.
Эхаден кивнул, не говоря ни слова.
Вскоре Рапис стоял перед дверью своей каюты. Поколебавшись, он после короткого раздумья вошел внутрь и поставил ящик на пол. Он осторожно вынул карты и лишь потом, беззаботно и с шумом, перетащил ящик в угол. Достав шкатулку, он взвесил ее в руке, после чего пошел в каюту Эхадена, приоткрыл дверь и бросил ящичек внутрь. Подарок для друга.
Об одноглазой он вспомнил лишь тогда, когда она вскочила, испуганная шумом от падающих на пол золотых монет. Несколько мгновений они смотрели друг на друга.
— Ну как, у госпожи рабыни уже появилась какая-нибудь фамилия? язвительно, но без всяких дурных намерений спросил Рапис: настроение у него было не самое худшее.
— Убирайся! — крикнула она, все еще вне себя от страха… и тут же об этом пожалела.
Капитан окаменел.
— А ну иди сюда, — сказал он. — Никто на этом корабле никогда со мной так не разговаривал. Получила от меня в подарок старую тряпку и решила, что все можно?
Девушка попятилась. Капитан вошел в каюту и, сделав три быстрых шага, схватил ее за лицо и ударил головой о стену, точно так же, как матросы ту женщину на торговом барке. Она вскрикнула от боли; вцепившись ей в шею, он развернул ее и резко толкнул к двери. Девушка рухнула на пол, у самого порога, ударившись головой о косяк. Пнув ногой лежащее тело, он схватил в горсть густые каштановые волосы и снова выволок девушку на середину каюты. Она со стоном ползла за ним на четвереньках, пытаясь смягчить боль.
— Я превратил корабль в бордель… и теперь жалею… — отрывисто говорил капитан, со все нарастающей злостью. — Пора навести порядок…
Наклонившись, он схватил ее за горло, без усилий поднял на ноги и швырнул спиной о стену. Отпустив ее, он отступил на шаг и вытащил меч. Он чувствовал… странное облегчение. Словно исправлял некий недосмотр.
— Не надо! — всхлипнула девушка, ошеломленная ударом и болью. — Не надо, пожалуйста…
Неожиданно вернулся непонятный страх, который настиг его тогда, в каюте, когда он разговаривал с ней в первый раз. Но теперь уже не было отвратительной пустой глазницы, растрепанные волосы закрывали даже повязку на глазу… и лицо это было нормальным лицом женщины. Однако это пугало его еще больше, и он отчаянно желал стереть эти черты, отправить их в небытие, может быть в прошлое… к старым, погребенным в глубинах памяти воспоминаниям… поскольку именно там было им место. В прошлом… Да, в прошлом… В прошлом.
Рапис коснулся острием меча ее шеи, затем чуть приподнял запястье, намереваясь вонзить клинок под углом вниз. Он несколько раз быстро сглотнул слюну. Сейчас вид его был ужасен… Девушка схватилась за волосы.
— Не надо! — плача, крикнула она. — Ты не узнаешь меня?! Ведь я… Не узнаешь меня? Не узнаешь? — спрашивала она, продолжая рыдать; она хотела сказать «отец»… но она никогда прежде не произносила этого слова, не удалось ей выговорить его и сейчас. — Не узнаешь меня, Рапис?.. Посмотри на меня, прошу тебя… Пожалуйста. Я верю, что ты меня узнаешь…
Слезы текли по изуродованному лицу, начиная капать на пол. Капитан отступил на полшага и медленно отвел клинок в сторону. Внезапно он отшвырнул меч, поднял руки и начал тереть ими лицо. Девушка сползла по стене и сжалась в комок на полу, не переставая плакать. Рапис стоял неподвижно, все еще закрыв руками лицо; наконец он опустил их, и она увидела блестящие, нервно бегающие, широко открытые глаза безумца.
— Ты зря сюда пришла, Агенея, — хрипло сказал он, снова сглотнув слюну. — Я искал тебя столько лет, я хотел… Но потом я боялся, что тебя найду… — бормотал он. — Что я тебя найду и что мне придется тебя убить, Агенея… Ты зря сюда пришла. Ты ушла… и незачем было возвращаться… Я думал о тебе на том пляже, там, где пленницы… Я думал о тебе, знаешь?
