— А вы сказали, он недавно в Петербурге? — похоже, Латковского защитило; так бывает при эмоциональном шоке: человек готов говорить о чем угодно, только бы не касаться больной темы.
— Да, он перевелся из другого отдела, — пояснила я.
— Впрочем, какая разница? — помолчав, сказал Латковский. — Могу я записать ваши координаты?
Он достал записную книжку, и я продиктовала наши имена и должности, а также номер телефона приемной прокуратуры и дежурной части территориального отделения.
— Буров, а имя-отчество как? — переспросил Латковский, записав номер телефона начальника убойного отдела, поскольку я не знала, какой кабинет занимает Буров.
— Я не знаю, — пожала я плечами, — сейчас он вернется, спросите у него сами.
— Хорошо, — Латковский пока не убирал записную книжку. — Я так понял, что нужно заниматься похоронами… Можно позвонить? — он протянул руку к телефонному аппарату, стоящему на кухонном столике.
— Подождите, пожалуйста, телефон занят.
— Занят? Ах да, конечно. Я подожду.
Хлопнула дверь, вошли оперуполномоченный Буров и понятой Аркадий Ильич.
— Можно вас? — Буров заглянул на кухню и поманил меня рукой. Я вышла в коридор.
— Ну что?
— Пока не получается, — мрачно сказал Буров. — Они просят повисеть еще, никак не могут засечь.
Я вместе с Буровым прошла в комнату и подняла с кровати телефонную трубку.
К моему удивлению, вместо коротких гудков я услышала все тот же шорох и дыхание. Положив трубку обратно, я попросила Бурова перезвонить в дежурку и сообщить, что звонивший еще не разъединился, может, это облегчит им задачу.
Буров послушно ушел, а я вернулась на кухню. Странно, что не могут определить, откуда звонок.
Софья Леонидовна что-то тихо рассказывала Латковскому, тот кивал головой.
Завидев меня, он спросил:
— Телефон еще не освободился?
— Пока нет.
— Так долго? Какие-то служебные вопросы?
— Устанавливаем, откуда был звонок, — нехотя призналась я.
Латковский мгновенно напрягся.
— Зачем? Что происходит? Как погибла Татьяна? Это убийство? Ее кто-то преследовал?
— Пока не знаем.
— Что за звонок? — допытывался Латковский. — Вы кого-то подозреваете?
— Андрон Николаевич, пока пытаемся выяснить. А вам Татьяна Викторовна ничего не говорила про странные звонки?
— В последнее время? Нет. Дело в том, что последние месяца два мы не встречались, только пару раз разговаривали по телефону. А что с ней произошло?
Ей кто-то угрожал?
Похоже было, что Латковский встревожился не на шутку. Может, и он оставался не совсем равнодушным к бывшей жене. А может, просто был хорошим человеком, и за бывшую жену переживал. Если они расстались без скандала и продолжали поддерживать нормальные отношения, как сказала мне Кпиманова, то почему бы нет?
В паузу вклинилась Софья Леонидовна:
— Вы знаете, Танечка вообще была очень скрытным человеком. Из нее ничего невозможно было вытащить. А с ней что-то неприятное происходило?
— Были странные звонки. Вам ничего об этом не известно?
Латковский, Софья Леонидовна и вернувшийся на кухню ее супруг дружно закачали головами.
— Вы думаете, что это она… не сама? — еле слышно произнес Латковский. — Сейчас звонит тот человек?
— Мы не знаем, Андрон Николаевич, пытаемся установить, кто звонит.
— Господи, но это же элементарно! — Латковский вскочил и нервно заходил по кухне. — Что, вся ваша милиция не может установить, откуда звонок? Чушь!
— Андрон Николаевич, мы пытаемся…
— Да, пытаетесь вы! Бросьте! — он схватил трубку параллельного аппарата и стал вслушиваться. Я отобрала у него трубку и положила на аппарат.
— Только ради Бога, ничего не говорите в трубку.
— Господи, ну делайте же что-нибудь! — Латковский не присел, а продолжал нервно расхаживать по просторной кухне, сжимая кулаки.
— А вы ничего не предполагаете? Кто мог преследовать вашу бывшую жену?
Латковский задумался.
— Да кто угодно, — сказал он после паузы. — Я не имею в виду ее окружение, просто какой-нибудь маньяк мог ее добиваться. Она же актриса, на виду, ее портреты в журналах публикуют.
— Маньяк — это понятно. А кто-то из недоброжелателей?
— Да нет, — подумав, протянул Латковский. — Вряд ли. В театре у них таких монстров нету, шерочки с машерочками. А так… Если только в последнее время кто-то появился. Нет, никто на ум не приходит.
В ответ на наши вопросительные взгляды понятые тоже покачали головами. Я вышла из кухни к Бурову. Он сидел на тумбочке в прихожей, глядя в пол.
— Пошли вместе позвоним в главк, — предложила я. — Они уже сорок минут устанавливают, может, хоть что-нибудь вычислили?
Буров легко поднялся, утащил с кухни понятого, и мы пошли звонить.
Но ничего утешительного нам главк не сказал. Дежурный плакался, что засечь звонок не получается.
— Может, это межгород? — спрашивал он.
Я, к стыду своему, не могла вспомнить, как звучал звонок, как междугородний, или обычно.
В общем, дежурный разрешил нам положить трубку, сказав, что это уже ничего не изменит.
Мы вернулись на место происшествия, я подняла трубку, уже чисто машинально, чтобы положить ее на аппарат, и, по-прежнему услышав чье-то дыхание, решила проявить свое присутствие. Удобнее перехватив трубку, я так же приглушенно, как и в первый раз, сказала:
— Алло!
Дыхание в трубке стало более шумным, и далекий, странный — лишенный оттенков, какой-то безжизненный голос произнес мне в ухо:
— Тебя никто не любит, ты должна умереть.
И сразу из трубки ударили короткие гудки.
Когда мы сообщили Латковскому, что неизвестный использовал фразу из фильма, поставленного по его книге, на него стало больно смотреть. Сильный мужик, он выглядел просто раздавленным. Мы пока не успели, да я и не торопилась, сказать ему, что Климанова оставила предсмертную записку с той же фразой.
— Зачем, зачем я так добивался, чтобы Татьяна сыграла в этом фильме! — он сжал голову руками и некоторое время сидел, не двигаясь. Мы молчали, терпеливо ожидая, пока он сможет продолжать.
— Вы же не могли предвидеть, что найдется маньяк, который сдвинется на этом фильме, :
— попыталась я воззвать к его разуму, — такое бывает сплошь и рядом, вон западные кинозвезды жалуются…
