– Тут все дело в соотношении, и когда ты начнешь прикидыватьчью-нибудь скорость по размерам, то разве какая-нибудь птица, человек или поездможет сравниться с блохой? Самому проворному человеку ни за что не пробежатьбольше десяти миль в час, а это не намного больше, чем если увеличить егособственную длину в десять тысяч раз. Зато во всех книгах говорится, что любая,самая обыкновенная третьесортная блоха может прыгнуть на расстояние, которое всто пятьдесят раз больше ее собственной длины. Вот! И к тому же она можетсделать пять прыжков в секунду. Это значит, что за одну-единственную короткуюсекунду она может прыгнуть на расстояние, которое в семьсот пятьдесят разбольше ее собственной длины. Она ведь не тратит зря время на остановки – она иостанавливается и прыгает одновременно. Попробуй, придави ее пальцем – самувидишь. Ну вот, это простая третьесортная блоха. А теперь возьми первокласснуюитальянскую блоху, которая всю свою жизнь была любимицей дворянства и никогдане знала ни нужды, ни холода, ни голода. Такая блоха может прыгнуть нарасстояние в триста раз больше своей длины, и так она может прыгать целый день– по пять прыжков в секунду, – итого в тысячу пятьсот раз больше своей длины.Представь себе, что человек мог бы пройти в секунду расстояние в тысячу пятьсотраз больше своей длины, скажем, полторы мили. Это будет девяносто миль вминуту, то есть намного больше пяти тысяч миль в час. Ну, куда твоему человеку,птице, поезду, шару? Да они гроша ломаного не стоят рядом с блохой. Блоха – этопросто маленькая комета.
Я здорово удивился, и Джим тоже. Он сказал:
– А это все точно, масса Том? Тут никакого обмана нету?
– Разумеется, точно. Совершенно точно.
– Ну, раз так, значит блоху уважать надо. Я их раньшеникогда не уважал, ну, а теперь, видать, придется, они заслужили. Это уж точно,что заслужили.
– Еще бы! Конечно, заслужили. Если принять во внимание ростблохи, то у них побольше ума-разума, чем у любой другой твари на земле. Блохчему хочешь научить можно, и учатся они всему очень быстро. Например, блохзапрягают в маленькие тележки и учат возить их туда-сюда и во все стороны –куда приказано; и еще маршировать – совсем как солдаты, по команде. Их учатвыполнять всякую тяжелую и грязную работу. Допустим, тебе удалось вывести блохуростом с человека, да притом такую, чтобы ее ум и способности увеличивались втой же пропорции, что и рост. Как ты думаешь, что тогда станется со всем родомчеловеческим? Ведь эта блоха будет президентом Соединенных Штатов, и тебе ее низа что не удержать – все равно что молнию.
– Боже ты мой, масса Том! А я и не знал, что она за тварьтакая! Нет, сэр, у меня этого и в мыслях никогда не было, уж это я точноговорю.
– Блоха – она любому человеку или зверю сто очков впереддаст, особенно если посмотреть на ее рост. Она куда занятнее любого из них.Люди вечно болтают о силе муравья, слона и паровоза. Да они все гроша ломаногоне стоят по сравнению с блохой! Блоха может поднять груз в двести или тристараз больше своего собственного веса, а они что? Даже ничего похожего. И потом,у блохи есть свои взгляды, и она ни за что от них не отступится. Блоху непроведешь она своим инстинктом, или умом, или что там у нее в голове, обо всемправильно судит и никогда не ошибается. Некоторые думают, что для блохи вселюди одинаковы. Ничего подобного. Есть люди, к которым блоха и близко неподойдет, хотя бы она с голоду помирала. Вот я, например. На мне ни разу вжизни ни одной блохи не было.
– Масса Том!
– Ты не думай, я не шучу.
– Да, сэр, я еще в жизни такого не слыхивал.
Джим никак не мог этому поверить, да и я тоже, и потомупришлось нам спуститься вниз на песок, запастись блохами и поглядеть, что изэтого получится. Том оказался прав. Блохи тысячами кинулись на меня и на Джима,а на Тома ни одна не полезла. Понять это было невозможно, но это был факт, откоторого никуда не денешься. Том сказал, что так оно всегда и бывает, и будь ихтут хоть целый миллион – все равно ни одна блоха ни за что на него не полезет ибеспокоить его не станет.
Мы поднялись наверх, к холоду, чтобы выморозить блох, и оставалисьтам некоторое время, а после снова спустились в приятную погоду и стали ленивопродвигаться вперед со скоростью не больше двадцати – двадцати пяти миль в час.Понимаете, чем дольше мы находились в этой тихой и мирной пустыне, тем меньшенам хотелось шуметь и суетиться. Мы чувствовали себя счастливыми и довольными,пустыня нравилась нам все больше и больше, и в конце концов мы ее дажеполюбили. И вот, как я уже сказал, мы снизили скорость и неплохо проводиливремя – глазели в подзорную трубу, читали, развалившись на ящиках, или дремали.
Словно это и не мы, а кто-то другой так стремился найтиземлю и высадиться, и все же это были мы. Но теперь с этим было покончено – рази навсегда. Теперь мы уже привыкли к шару и ничего не боялись, и нам большеникуда не хотелось. Шар для нас стал родным домом. Мне даже казалось, что я тутродился и вырос, и Том с Джимом то же самое говорили. Ведь вокруг меня всегдабыли противные люди, которые вечно ко мне придирались, пилили и бранили меня, ивсе-то я делал не так, и они вечно шипели, надоедали, придирались и житья мнене давали, заставляя меня делать то одно, то другое, и всегда то, чего я делатьне хотел, а после давали мне нагоняй за то, что я увиливал и делал что-нибудьдругое, и все время отравляли жизнь. А здесь наверху, в небе, так тихо, исолнышко так славно светит; ешь сколько влезет, спи сколько хочешь, и множествоинтересных вещей кругом, и никто не пристает, не пилит, и нет приличных людей,и все время один сплошной праздник. Ох, черт возьми, не очень-то я торопилсяотсюда обратно к цивилизации! Ведь в цивилизации что хуже всего? Если кто-тополучил письмо и в нем какая-нибудь неприятность, то он непременно придет ирасскажет вам все про нее, и вам сразу на душе скверно станет. А газеты – такте все неприятности со всего света собирают и почти все время портят вамнастроение, а ведь это такое тяжкое бремя для человека. Ненавижу я эти газеты,да и письма тоже, и если б я мог сделать по-своему, я бы ни одному человеку непозволил свои неприятности сваливать на людей, с которыми он вовсе незнаком икоторые совсем на другом конце света живут. Ну вот, а на шаре ничего этого нет,и потому он самое распрекрасное место, какое только есть на свете.
Мы поужинали. Такой красивой ночи я еще в жизни не видывал.От лунного сияния было светло, как днем, только гораздо приятнее. Раз мыувидели льва он стоял совсем один, как будто никого другого в целом свете нет,а тень его лежала возле него на песке, словно чернильная клякса. Хорошо бы,если б луна всегда так светила!
