не были приглашены.
И жуткое ощущение одиночества пробирается под одеяло – в воскресенье, ровно в три часа ночи. Ощущение неприкаянности и полной потери своего племени и рода. Во мраке закупоренной комнаты невозможно разобраться: как я тут оказалась? почему я тут оказалась? разве к этому я стремилась?
Мне почти тридцать.
Я заперта в обложке паспорта, в пластмассе служебного пропуска, хотя от своих одиннадцати убежала не так уж и далеко. Я мечтаю забраться на колени и на плечи. Мечтаю за кухонным столом, застланном белоснежной скатертью, сервированном разномастной посудой, уплетать табани, перепечи и суп из молодой крапивы. Мечтаю к бабушке сходить в гости. И все бы ничего, почему бы и нет – да только бабушка давно умерла, белоснежные скатерти убраны в комоды, а старая квартира была выкуплена чужим человеком под парикмахерскую, под магазин алкоголя, под табличку «аренда», вырвана из груди без прощальных слов, без печальных взглядов, я воротилась из детского лагеря растерянной и обманутой в незнакомый район, в совершенно не те покои.
Приезжая раз в год в свою бедную республику, я, как столетний ностальгирующий дурак, плыву по узкой улице в трущобы, к осыпающемуся, разрушающемуся, штопанному-перештопанному дому 1956 года постройки – и с тоской заглядываю в зарешеченные окна, в подъездные арки; пробираясь внутрь, глажу деревянные перила, шепчу, мурлыкаю, воркую, приговариваю: узнаешь, дружочек? привечаешь? скольких еще ты выпустил из ветхого гнезда своего? скольким еще ты снишься во дни испытаний и переходных периодов? скольких за верность награждаешь мудростью?
После, в пять минут повзрослевшая, качусь на красном трамвае к родителям, к новой жилплощади (принявшей нашу семью ровно за четыре года до моего побега в другой город) и не смею рассказать о прогулке; не смею признаться в том, что обшарпанная квартира, прелестное захолустье – для меня и есть отчий дом, и родина, и колыбель, и утроба. И если человек после смерти возвращается в те места, где когда-то был счастлив и где навсегда осталось сердце его, – то только туда я и вернусь. Только туда. Я вернусь – и распахну шторы, и возьму пятый том любимой книжной серии про мальчика-волшебника, и устроюсь в кресле, и нежданно-негаданно вспомню о своем желании научиться играть на гитаре/пианино/скрипке/саксофоне/губной гармонике, и намертво вычеркну из памяти черную конуру, в которой мне вдруг пришлось проснуться от глухого, но громкого удара с верхнего этажа протекающей пятиэтажки.
Вторая
Выхваченное из сети
Просто страны закрыли свои границы. Просто так совпало, что трындец внутри нашего государства слился воедино с трындецом в мире. О чем я подумал тогда? Конечно же, я подумал о том, что всем нам – трындец
Нет никакого смысла скрывать, что изначально люди веселились. Мол, круто, ну и события на нашем веку. Но потом, через месяц или два, точно не скажу – веселье улетучилось. Отовсюду, как тараканы, полезли странные слухи. Один чуднее другого. Якобы реальное положение вещей замалчивается. Якобы власти закрыли не только государственные границы, но и региональные
В пабликах распространилась свистопляска на тему масштабного мирового заговора
Народ окунулся в массовую истерию. Тремя слоями обмазался. Вопли, слюни, капслок: МЫ – ПРОСТО ПЕШКИ В ЭКОНОМИЧЕСКИХ БАТАЛИЯХ. Рили смешно было наблюдать за великими обличителями. Политологи и социологи диванные! А я – что? Ну я придерживался (и придерживаюсь) собственной теории. И суть ее проста: кому бы ни принадлежала толстая задница – нам, обычным людям, одинаково хреново под ее весом
Даже обсуждать не хочу! И не буду! Не просите! Обмусоливать все это – только настроение портить!
Я не привык разводить панику. Но в данный момент, как руководитель малого предприятия, – я в самой настоящей панике. Чем мне заниматься после того, как мою компанию официально объявят банкротом? Чем? Вымаливать у чиновников пособия по безработице? Пособия не покроют кредиты. Я в долгах как в шелках
Продажи книг резко упали
Резко подскочили продажи алкоголя
Материальная помощь? Ха-ха!
Сезонное блюдо – похлебка из топора и салат из луба
Бюджетники – сволочи на теплых полатях, с полной миской каши на столе. Эту категорию работничков все и всегда недолюбливали, но теперь их по-настоящему ненавидят
Только и слышу от родственников: пора рожать, часики-то тикают, потом поздно будет… У меня к ним ответный вопрос: как растить ребенка в нездоровой обстановке? Как?! Да, безусловно, прежде и в коммуналках от бремени разрешались. И во времена дефолта. И в разгар войны. Но разве это норма?! Дети – это роскошь, которая не каждому по карману
Папа для галочки рассказывает мне сказки, а я для галочки верю в них. Такая у нас с ним игра: кто кого обведет вокруг пальца. Но чем старше я становлюсь, тем больше она мне не нравится. Кажется, взрослые совершенно не разбираются в играх
Люди слетели с катушек. Что ни день, то перестрелки какие-то, отчаянные ограбления банков, самоубийства…
Слушайте же! Слушайте! Существование наше есть слепое передвижение в ночи. Без карты. Без секстанта. Без рулевого. Отныне и присно и во веки веков нам не найти направление
Рабы эпохи и обстоятельств, мы никогда не ощутим пряный вкус свободы, не построим жизнь по своему усмотрению. Нам не выдали ни шанса, ни крохи возможности что-то изменить и на что-то повлиять – лишь скользить по течению, подниматься вверх на гигантской волне, кувыркаться внутри цунами, захлебываться, задыхаться – а потом падать! падать! падать! – чтобы там, у самой бездны, вдруг созреть, вдруг краешком сознания зацепиться за главное и основополагающее: нет никакой нужды суетиться и барахтаться, ибо все мы, сильные да слабые, окажемся на одной и той же плоскости
Что за белиберда? Когда мир ощетинился? Как я мог прозевать старт этого пагубного тренда?
Я обрезала челку – ну и где перемены? С коих пор я проживаю во дне чокнутого сурка? Кто в режиме репита запустил песню, от которой меня тошнит?
Золотая рыбка всплыла брюшком кверху
Раньше я вставал в шесть утра. И не высыпался. Теперь я встаю в одиннадцать. И все равно не высыпаюсь
Расслабиться не удается ни на минуту. Даже во сне мой мозг напряжен. Погружаясь в лихорадочную дрему, почти не отличающуюся от бодрствования, я не могу не предаваться размышлениям о…
…придумать незатейливые ритуалы. И неукоснительно соблюдать их. Например: проснуться, сделать зарядку, принять контрастный душ, плотно позавтракать, достать укулеле – и два часа упражняться, и два часа ни о чем не беспокоиться
Я будто ухнул, разбитый парезом, в полузамерзший колодец, из которого не выбраться ни за сутки, ни за неделю, ни за квартал
Хочу плакать. Безостановочно. Не спрашивайте, почему и почему. По правде говоря, я и сама толком не понимаю
В своей голове я выстраиваю диалоги, изобретаю альтернативное настоящее, воображаю, как сложилось бы все, если бы, если бы, если бы…
Улететь бы в Антарктику. Ходить по пустынной станции в свитере, подштанниках и шерстяных носках. Минусовую температуру в журналах фиксировать. Какао из фляги потягивать
Уведомление о расторжении трудового
