Ознакомительная версия. Доступно 19 страниц из 91
против нежелательного появления там членов Фламандского блока (теперь — «Фламандский интерес»), когда эта партия резко обрушилась на деятельность оргкомитета. Кто спит рядом с собакой, рискует набраться блох. Попробуй-ка доказать, что на Изерском паломничестве нет ни пятнышка фашизма.
В XXI веке Фландрии больше не приходится страдать от несправедливости. Доведенный до унижения пожилыми и молодыми фламандскими националистами бельгийский парламент шаг за шагом уступил требованиям Фландрии. Неудивительно, что Паломничество на Изер теряет свою притягательность. Неудивительно, что партия «Фламандский интерес» безуспешно пыталась узурпировать это пацифистское явление. Фламандские фашисты могли подорвать его значимость, но им никогда не удавалось переманить на свою сторону его организаторов. Отсюда их попытки ввести собственный ритуал. Впервые это произошло в Стенстрате, близ Ипра, где в 1917 году погибли братья Ван Рамдонк, фламандские солдаты. Вместе с братьями там погиб и третий солдат. Его звали Эме Фьеве, и он был валлоном.
Паломничество на Изер, состоявшееся 27 августа 2000 года, с полным основанием можно назвать историческим. Тогда впервые прозвучали слова, которые можно истолковать как официальные извинения Фламандского движения за свой прошлый коллаборационизм. Известный историк Франс-Йос Фердодт от имени Фламандского движения говорил о необходимости простить «заблуждения, ошибки суждений и оценок, ложные альянсы в прошлом, удаленном от нас почти на шесть десятилетий». Думаю, что в устах Фердодта слово «простить» означало «извиниться, просить прощения, не ставить в вину», как это определено в словарях. Мы просим прощения, когда извиняемся. Но может быть, он имел в виду, что прощения друг у друга должны попросить обе стороны? Во всяком случае, он говорил, что «ответственность за военное прошлое должна быть возложена на обе стороны», имея в виду как «человеческие и политические последствия коллаборационизма», так и «юридическое и популистское оправдание репрессий», то есть чисток после освобождения.
Мне не дает покоя мысль, что оба эти понятия ставятся на одну доску. То есть мне понятно, что у Фердодта были основания таким, а не иным образом выстроить свое рассуждение. Если бы он не обинуясь произнес, — а на мой взгляд, это очевидно, — что, например, «Фламандское движение во время войны было по большей части неуместно» или даже «сотрудничало с преступным режимом», то его бы освистали или поступили бы с ним еще хуже. А так ему аплодировали, хотя и не все. Фламандский блок назвал эту речь «несуразной». Можно ли этому удивляться?
Коллаборационизм. Сопротивление. Взгляд сквозь годы
[14]
К этой главе я приступаю со смешанным чувством: меня что-то останавливает и в то же время неудержимо влечет. Влечет меня к ней потому, что в Бельгии, а особенно за рубежом, не изжиты крупные недоразумения, связанные с Сопротивлением и коллаборационизмом во время Второй мировой войны. А останавливает то, что я родился в 1947 году и, по счастью, меня не коснулись ни Первая, ни Вторая мировые войны. Я не устаю удивляться, с какой легкостью и беспощадностью молодые нидерландцы берутся судить людей за ошибки, совершенные в обстоятельствах, которые эти критики даже представить себе не в силах.
Разумеется, я не одобряю коллаборационизма. Но мне хотелось бы знать, как и чем можно было побудить шестнадцатилетних парнишек маршировать с песнями в своей черной униформе в дикую Россию навстречу смерти. Мне хотелось бы знать, почему люди с университетскими дипломами, более того, те, кого называют «рафинированный интеллигент», сотрудничали с оккупантами, сжигавшими книги и запрещавшими стихи Гейне.
Мой дедушка со стороны матери, истово верующий католик и глубоко порядочный человек, который не имел ничего общего ни с Сопротивлением, ни с коллаборационизмом, каждый раз, когда по радио передавали выступление Гитлера, восклицал (как уверяет семейная легенда), сидя в своем инвалидном кресле: «Нет, вы только послушайте этого мерзавца!» Как мог заурядный, политически безграмотный обыватель чувствовать своим больным нутром то, чего не понимали или не хотели понимать некоторые солидные и благонамеренные политики, — что это отвратительно?
Подавляющая масса людей была пассивна. Кто-то принял сторону оккупантов, другие пошли в Сопротивление. Но все испытывали страх. И все пытались выжить, чаще всего не самым достойным образом. Так было всегда во всех оккупированных странах, во всех войнах. Я ничего не собираюсь оправдывать. Я не собираюсь ставить на одну доску Сопротивление и коллаборационизм. Мне этого не даст сделать мое отвращение к военной форме. Меня буквально тошнит при мысли о том, какие зверства творили люди в униформе. И меня восхищают подвиги борцов Сопротивления, потому что мне самому не хватило бы смелости на такие поступки.
Фламандцы были коллаборационистами, валлоны шли в Сопротивление. Так утверждает клише. Клише часто бывают ложными, но в данном случае это вопиющий образец искажения действительности. В Первую мировую войну Сопротивление носило ограниченный характер, коллаборационизма в экономике было мало, в политике он проявлялся со стороны фламандцев, но в то же время фламандцы составляли подавляющее большинство бельгийских солдат, находившихся на передовой и заслуживших высокую оценку союзного командования.
Во Вторую мировую коллаборационизм и сопротивление оккупантам проявлялись и среди фламандцев, и среди валлонов.
Коллаборационизм в финансовых верхах был как франко-, так и нидерландскоязычным. Самым известным бельгийским коллаборационистом был Леон Дегрель, валлон из Буйона, мифоман, горластый лгун, после войны удравший в фашистскую Испанию и умерший в 1994 году. С другой стороны, мне довелось беседовать о пацифизме на ступенях собора Святого Петра в Лёвене с пожилым рыночным торговцем Луи ван Брюсселем, природным фламандцем. Слушая мою идеалистическую болтовню, он лишь сочувственно качал головой. Да и что может сказать молокосос такому человеку? Он был когда-то коммунистом и участвовал в Сопротивлении, будучи командиром партизанского отряда.
С октября 1914-го по ноябрь 1918-го Бельгия была почти полностью оккупирована немцами. Их не любили, а по правде сказать, ненавидели. К тому времени мы прожили уже больше восьмидесяти лет без оккупации, а для наших краев это чрезвычайно долгий срок. Наши люди, может быть, и не стали патриотами в одночасье, но случилось это довольно быстро, потому что немцы вели себя чрезвычайно грубо. К тому же, как ни странно это звучит, кайзеровской армии — рейхсверу — не хватало дисциплины. Не будем забывать и о том, что в течение ХХ века нам пришлось сталкиваться с таким варварством, о котором в 1914 году еще нельзя было и помыслить.
При вторжении рейхсвера были убиты тысячи бельгийских граждан, полмиллиона человек лишились работы, 200 тысяч мужчин добровольно либо по принуждению отправились на работы в Германию, а оставшиеся дóма голодали.
Ознакомительная версия. Доступно 19 страниц из 91
