Утром после завтрака, взяв с собой одну из рабынь, Тармулан отправилась на главный городской базар. Сначала она намеревалась пойти одна, но потом сообразила, что богатой и знатной женщине негоже таскать самой покупки. Потому-то ей и пришлось взять рабыню с собой. По дороге они зашли в храм бога Синьду, где Тармулан принесла в жертву белого голубя.
Как и предполагала Тармулан, не только торговцы, но и многие покупатели хорошо знали купца Юешэ. Правда все их разговоры не содержали для неё ничего интересного, ибо касались лишь удачных сделок, цен и качества того или иного товара. Поэтому она направилась в торговые ряды, где торговали украшениями, мазями и благовониями, ибо только там можно было встретить тех, кто знал об интересующем Тармулан лице гораздо больше – местных женщин.
Тармулан принялась медленно обходить лавку за лавкой, придирчиво осматривая товары. А посмотреть было на что. Во-первых, это было множество самых разных платьев, одежд, головных уборов и обувки на любой вкус.
Здесь было всё, что только могла пожелать женщина. От изящных сандалий, какие носили гетеры при дворе императора Аледонии, до полупрозрачных расшитых узорочьем шальвар в которых щеголяли наложницы маверганского шахриба.
Тут же в соседних лавках предлагался богатый выбор всевозможных украшений к платью. Подвески и серёжки, кольца и перстни, браслеты и застёжки, различные булавки и перья диковинных птиц. Глядя на всё это великолепие, Тармулан порой даже забывала, зачем она сюда пришла.
У входа в лавку, где продавали дорогие украшения, стояло двое вооружённых охранников в кольчугах и низких шлемах. Они внимательно озирали цепкими колючими взглядами каждого, кто заходил внутрь. Да и пускали не всех. Иного покупателя или покупательницу заворачивали назад со словами: «ты ошибся почтенный, тебе не сюда». Тармулан одолело чисто женское любопытство, и она решилась заглянуть внутрь лавки.
Кроме женщин среди покупателей там были и мужчины. Войдя, Тармулан застала миг, когда какой-то йоностанец с седой бородой и с белым тюрбаном на голове как раз торговал украшение для своей дочери.
Продавец, тощий с длинными пейсами радхон, достал резной ларчик и открыл крышку. На выстланном чёрным бархатом дне лежал, сверкая драгоценными камнями, золотой венец. Заключённые в дорогую оправу самоцветы играли и переливались всеми цветами радуги. При виде такой красоты не одна Тармулан затаила дыхание. Повсюду слышались вздохи и восхищённые восклицания.
– Нет. Всё-таки нет справедливости на свете. Повезёт же какой-то…
Тармулан обернулась и увидела рядом с собой богато одетую ченжерку. Та заворожено глядела на венец.
– Я, конечно, не видела ту, которой она предназначена, но возможно, что из всех её достоинств у неё только и будет что этот венец…– отозвалась Тармулан.
– Верно,– засмеялась ченжерка, переводя свой взгляд на Тармулан.– О-о, да ты тайгетка! Говорят, что вы понимаете в камнях не хуже маверганцев. Что ты скажешь об этом…
И она кивнула подбородком на ларчик с драгоценным венцом.
– Красивая вещь. Лучше я видала только у моей подруги, которой муж подарил ожерелье на её день рождения.
– А кто твоя подруга?
– Княжна Эдайя Цзун. Двоюродная племянница Верховного судьи, сиятельнейшего князя Цзуна.
При имени Верховного судьи Империи Феникса и без того круглые глаза ченжерки стали ещё круглее. Тармулан же назвала его потому, ибо других имперских князей она просто не знала.
Что же касается князя Цзуна, то его частенько поминали в кругу людей, с которыми Тармулан приходилось водить знакомство. И поминали отнюдь не добрым словом, так как именно по его приговорам большинство из них отправилось на плаху или занимало место на колу.
Сначала она хотела соврать, что является подругой его жены, но потом сообразила, что её собеседница может знать супругу столь известной личности или ещё что-нибудь. А вот про двоюродных племянниц князя, если только такие и существуют на самом деле, вряд ли. Да и не будет сиятельная княгиня водить дружбу с тайгеткой. Другое дело дальние родственники откуда-нибудь из захолустья…
Увидев, с каким любопытством слушает её эта ченжерка, на Тармулан снизошло вдохновение, и она принялась врать дальше. Она дала понять своей собеседнице, что прибыла в Алань из своего собственного поместья под Дацинем, которое её отцу было пожаловано за ратные заслуги перед Империей Феникса. Ну, а её подруга-княжна живёт по соседству в загородном дворце своего всесильного дядюшки.
Ченжерка внимала ей с открытым ртом. И как только Тармулан закончила говорить та, словно клещ вцепилась в руку тайгетки и произнесла:
– Раз уж Уранами послала мне вас в собеседницы, то может быть, вы мне расскажете, как нынче одеваются при дворе? Клянусь покрывалом богини, вы просто обязаны это сделать!
Из лавки обе женщины вышли уже рука об руку, разговаривая как самые близкие подруги. Тармулан пришлось нелегко, ибо надо было отвечать на целую кучу вопросов. Например, о покрое платья или о том, какие цвета сейчас в ходу среди столичных красавиц и что будут носить осенью.
Тармулан изворачивалась и придумывала насколько хватало её воображения. Она постепенно перевела разговор на тему о пирах и празднествах. Мол, не может быть, чтобы здесь в Алане не нашлось богатых людей со вкусом, которые не устраивали бы приёмы в своих домах. Ведь всё-таки Алань не глухой угол, а стольный город удела. Вот в Дацине не только князья или кливуты, но даже купцы хотя бы раз в месяц, а закатывают пиры. Ну а где же ещё женщина может блеснуть нарядами и своей красотой, если не там!?
Ченжерка заявила в ответ, что Тармулан, безусловно, права. Хотя местным может быть и далеко до столичного великолепия, но и они тут тоже не из бамбука сплетены[1]. Вот она две седмицы назад присутствовала на большом пиру, который устроил
