например, непринятие присяги 1730 года, когда на престол вступала Анна Иоанновна.
Но параллельно с этим уже следовало проводить меры по наведению порядка, так как регенту было известно о многочисленных недовольных состоявшимся переходом власти, в том числе и среди военных. Недовольства выражались в первую очередь в отношении выбранного наследника. Немец же. Как по отцу, так и по матери. Первые аресты потенциальных бунтовщиков начались уже в день публикации манифестов. Например, был задержан матрос Максим Толстой, который отказался присягать и уже под следствием на дыбе заявлял, что надобно присягать цесаревне Елизавете Петровне, за что и был отправлен в ссылку. Отказались присягать и каторжники из числа старообрядцев: таких названо[55], как минимум трое. Их возмущало происхождение Ивана Антоновича, в частности тот факт, что отец его «иноземец, и в церковь не ходит, и святым иконам не поклоняется». Действительно, Антон Ульрих так никогда и не изменит веру на православную.
Но если люди противятся, значит кто-то их на то наставляет, справедливо считал Бирон. Ну и любой удар по наследнику отражается на нем, регенте, у которого и своих личных недоброжелателей хватает. Потому следует активно заняться пресечением любых попыток заговора, которые в России зреют всегда именно в ближайшем окружении правителя.
Папа плетёт заговор
Несмотря на то, что наследник и его регент определены самой императрицей, недовольства продолжали развиваться. В них, как мы видим, вовлекались и простые люди, чего уж говорить о тех, кто имеет свой хотя бы маленький интерес. Вот и сердечно простой и чрезвычайно наивный Антон Ульрих стал всё чаще слышать уверения от близких к нему офицеров, что состоявшееся распределение ролей несправедливо. Герцог Брауншвейгский – отец нового императора, так почему же не ему отведена роль регента? К тому же, его уверяли, что манифест составлен неправильно, значит не имеет юридической силы. Надо полагать, что человек проникся этими разговорами и всерьез уверился в мысли, что его могут привести к власти в обход хитрейшего Бирона.
Наблюдая принца на протяжении всей его жизни, можно даже сделать предположение, что участие в заговоре было продиктовано не стремлением к власти, а неумением, даже страхом отказать тем, кто к нему обращался. Адъютант, камер-юнкер, кабинет-секретарь, несколько офицеров – с такими сторонниками он собирался менять историю. Но проблема в том, что среди заговорщиков не было никакого единства, отсутствовал даже четко сформулированный план действий. Сам принц и должен был стать центром, движущей силой, но он не умел, а потому всё это идейное предприятие расплылось настолько, что стало известно и самому регенту Бирону. Тот уж не заставил себя долго ждать, принимая меры.
Как поступить в таком случае с заговорщиком? Ведь Антон Ульрих – отец императора. Бестужевым было замечено, что несмотря на это обстоятельство, виновный не имеет особого статуса, по факту являясь обыкновенным подданным в государстве, которым управляет регент. А значит, при определенной смелости, Бирон мог поступить совершенно жестко.
Удивительно, что спасла тогда принца Брауншвейгского именно жена, которая, как мы помним, терпеть его не могла. Но она уговорила регента, чтобы тот не предпринимал никаких серьезных мер. Всё обошлось строгим устным выговором, который неудачливый мятежник услышал от членов сената и особо от главы Канцелярии тайных и розыскных дел генерала Андрея Ушакова. Именно этот человек выявил заговор, оперативно задержал виновных. Он же сурово высказывал Антону Ульриху о недопустимости подобного поведения, называя того мальчишкой, отвергнув все условности. Если принимать во внимание исключительно возраст, то подступивший к восьмому десятку своих лет Ушаков имел на то полное право. Принц был отстранен[56] от должностей подполковника Семеновского и полковника Кирасирского Брауншвейгского полков, строго предупрежден, что при малейшей попытке вновь поиграть в политику, с ним поступят так, как надлежит поступать с любым иным подданным за столь серьезную провинность.
Анна спрятала супруга у себя в комнатах, чтобы не попадался на глаза, чтобы никто не передумал и не учинил суд. Напомним, её дети лишь от этого человека могли претендовать на престол, а значит терять принца нельзя ни в коем случае, каким бы нелюбимым он ни был.
Истинные намерения Бирона обнаруживаются в словах, высказанных в адрес Анны Леопольдовны при свидетелях[57]. Регент грозил лишить всяких притязаний на власть все семейство Брауншвейгское, а вместо них призвать в столицу герцога Голштейн-Готторпского, двенадцатилетнего Карла Петера Ульриха, внука Петра Первого от дочери его Анны. Помним же, у того преимущественное право на престол, согласно духовной Екатерины I. Правда, сама духовная была уже уничтожена, хранилась у графа Головкина только её копия.
Угрозу Бирона нельзя не воспринимать всерьез – не в сердцах выпалил первое, что в голову пришло, а фактически раскрыл свои карты. Ведь, по некоторым источникам[58], он продолжал искать и просчитывать варианты укрепления своей власти. В духе приснопамятного Меншикова планировал обеспечить позиции и положение семьи за счет выгодных браков детей. Если раньше связать узами брака своего первенца с Анной Леопольдовной не получилось, то теперь того же своего сына он хотел женить на Елизавете Петровне, а дочь выдать замуж как раз за герцога Голштейн-Готторпского. Мы видим, что регент связывал свое будущее именно с петровской ветвью, следовательно, маленького Ивана Антоновича и его родителей светлое завтра не ожидало в любом случае. При лучшем раскладе – высылка за границу, но, как правило, такой вариант в отношении свергнутого правителя в России не применяется никогда. А значит смена власти – вопрос времени, за которое Эрнст Иоганн мог бы осуществить задуманные изменения. После этого завещание бывшей императрицы перестало бы играть для него значение, поступили бы с документом, как с духовной Екатерины I. Ну а с самим царствующим ребенком могло произойти всё, что угодно.
Анна Леопольдовна, разумеется, не могла не проникнуться этой угрозой. Она восприняла её всерьез, возможно единственный раз трезво оценив обстановку. Да и окружение не дало бы забыться. Но проблема была в том, что помочь ей было некому. Антон Ульрих лезть на рожон теперь уж точно не решится. Остальные были под властью Бирона. Мать императора делала единственное, что могла в этой ситуации – плакала у себя в комнате.
Прощай, Бирон
Анна Леопольдовна плакала у себя в комнате, когда к ней пришел известнейший и влиятельный генерал-фельдмаршал Бурхард Кристоф Миних. Ему самому Бирон был глубоко не по душе. Когда-то они были союзниками, но чем больше брал власть в свои руки голштинский герцог, тем меньше становилось былой дружбы, тем больше переживал Миних за свою свободу и жизнь – оставит ли рядом с собой Бирон такую сильную и опасную личность. Фельдмаршал понимал, что лучше действовать первым, но как начать противостояние, когда нет
