чтобы я провел неделю в вербовочном пункте Престона, как своего рода живая реклама того, какая замечательная жизнь в «Профессионалах». После этого я вернулся в Олдершот, и был включен в состав 1-го батальона Парашютного полка. Я был уже не рекрутом, а солдатом.
Я больше не был ни потенциальным эмигрантом в Австралию, ни скучающим подмастерьем столяра, ни кем-либо еще, кем я был или мог бы стать. За эти полгода я сильно изменился. У меня стало больше уважения к другим людям и появилось больше уважения к себе. Я стал более дисциплинированным, более крепким и подготовленным, чем когда-либо в своей жизни. У меня появилась работа и возможная карьера.
У меня даже была кличка, — в парабате у каждого должна быть кличка, однако мне потребовались годы, чтобы понять, почему взводной капрал для меня выбрал именно ее.
— Эй, — спросил он, — откуда ты?
Когда я сказал ему, что из Солфорда, он ответил:
— Тогда все. Ты Солфорд Билли.
Я никогда не слышал ни о каких Солфорд Билли, но с тех пор я больше не был Питером. Мое прозвище было «Билли», и именно на него я и откликался.
Затем, 20-го сентября 1970 года, вместе с остальной частью 1-го батальона меня отправили в Северную Ирландию. Жизнь уже никогда не будет прежней.
ГЛАВА ТРЕТЬЯ
Дождь. Мелкая, настойчивая, жалкая морось, одна из тех, что скатываются по шее и, кажется, пропитывает одежду куда хуже, чем любой настоящий ливень, — вот что приветствовало нас в Северной Ирландии.
Я никогда раньше не бывал за границей, и хотя Северная Ирландия на самом деле не была «заграницей», в ней было странное ощущение чужеродности. Отчасти это было связано с языком. Когда я впервые приехал в Белфаст, мне потребовались недели, чтобы понять слова, которые произносили некоторые местные жители, — а ведь они должны были говорить по-английски. Хотя будь я проклят, если это звучало как английский язык, с которым я встречался раньше. На мой слух, это было больше похоже на удушение, чем на речь. Причем имейте в виду, что если честно, я сомневаюсь, что ольстерец найдет чистую солфордскую речь настолько же понятной.
Камуфлированные грузовики доставили нас в наши казармы в Белфасте. По дороге мы миновали ряды почти одинаковых домов из красного кирпича, покрытых копотью. Они стояли стена к стене, словно не имея достоинства стоять поодиночке. Я попытался представить Джорджа Беста, моего героя из «Манчестер Юнайтед», пинающего футбольный мяч на улице возле дома в Белфасте, где он вырос. Граффити — в основном политические лозунги — боролись за место на стенах и заборах. Самая дешевая форма рекламы, которую ИРА могла найти, она была повсюду: республиканские девизы иногда виднелись отдельно, иногда перечеркивались столь же подстрекательскими фразами лоялистов.
Тем не менее, когда мы останавливались на светофорах, люди, проходя мимо, улыбались нам. Одна старуха переложила трость в левую руку, а правой сделала крестное знамение. «Да благословит вас Бог, мальчики», — прошептала она, и даже я без труда ее понял.
Нам пришлось много раз нуждаться в благословении этой старой женщины, прежде чем два года спустя нас вернули на материк. К тому времени чашки чая, которые когда-то так любезно предлагали британским солдатам некоторые католики, с вероятностью пятьдесят на пятьдесят уже были отравлены крысиным ядом. Это был 1970 год, и «Смуте» — то есть тому последнему ее витку — было немногим больше года. У людей еще оставалась надежда, и в те дни многие католики видели в Британской армии своих избавителей от протестантских эксцессов; то же самое, хотя и обратным знаком, было верно для многих протестантов. Никто тогда не предполагал, что проблема резко обострится и продлится еще лет тридцать, а может и дольше. Как они могли поступить? Обычно человеку не свойственно предсказывать худшее.
Что касается меня, то я обнаружил, что одной из замечательных вещей в работе с хорошо отлаженным рабочим подразделением, спустя месяцы обучения, является прекращение бессмысленной херни. Хотя парашютисты были развернуты на службе так же ловко, как и любой гвардейский полк, дни бездумного «отбивания» наших постельных принадлежностей безвозвратно ушли. От нас по-прежнему требовалось подметать и натирать полы в казарме, но вместо того, чтобы каждый день ровнять постельное белье, мы просто заправляли постель и шли на работу.
Кроме ботинок, гамаш и брюк, мы носили десантные куртки-«дэнисоны»[27] и красные береты. Казалось бы, носить стальной шлем логичнее, но красные береты были гораздо эффективнее. Их отличительный цвет позволял террористам увидеть, с кем они имеют дело, пока мы были еще в миле от них. Узнав, что они противостоят парашютному полку, ИРА поняла, что имеет дело с самыми жесткими и эффективными войсками Британской армии. В большинстве случаев они отступали и оставляли нас в покое.
На самом деле, поскольку наша репутация «не смей мешать нам» шла впереди нас, у нас было меньше проблем с ИРА, чем у других полков. Зачастую, при виде красного берета террористы отступали и ждали, пока на службу не заступит другой батальон, с менее грозной репутацией. Тогда они направляли свои действия против наших преемников.
Я помню, как один йоркширский батальон, «Грин Ховардс»[28], начав службу в Белфасте, понес большие потери, потеряв от действий ИРА пять или шесть человек убитыми. Их моральный дух упал так низко, что нас отправили им на помощь. Мы разместились в здании фабрики на Флакс-стрит, в городском районе Ардойн, в самом сердце территории ИРА, но у нас не было ни одного инцидента. Причина состояла в том, что в ИРА считали, что если парашютисты здесь, то не трогайте их, пока они снова не уйдут.
Нас одновременно боялись и уважали, в зависимости от того, кто высказывал свое мнение и на чьей он был стороне. Люди знали, что мы были жесткой силой и что, когда нам бросали вызов, мы не затягивали с ответными ударами. Несмотря на это, вместе с нами в Северной Ирландии всегда присутствовал фактор страха. Никогда не знаешь, когда снайпер держит тебя в прицеле своего оптического прицела или когда может сработать подрывной заряд — пока не станет слишком поздно.
Хитрость заключалась в том, чтобы постоянно передвигаться. Бегать из угла в угол, постоянно двигаться, чтобы никто не мог поймать тебя на прицел. Мы прикрывали друг друга, и каждое действие было быстрым, быстрым, очень быстрым. Если ты продолжал двигаться, ты продолжал дышать — или, по крайней мере, у тебя было чертовски больше шансов остаться в живых.
Жизнь
