он пробурчала, что задаст ей трепку и скрылся в сенях. Где же она?
Я спрыгнул с конька, где полюбил сидеть, осматривая окрестности свысока. Пустая улица изгибалась, уходя к реке. Может туда пошла?
Мне еще не приходилось бывать в этой части деревни. Улица оканчивалась спуском на берег — круто уходящая вниз лестница из теса вела к низкому дощатому настилу. Видать, здесь бабы белье полоскают. Но Хельги не видно.
Вид бегущей воды вызывал у меня странную оторопь. Мне жутко не хотелось спускаться. Переселив себя, я спустился на мостки. Вблизи, текущая вода вызывала тошноту. Из любопытства я опустил лапу в чистую воду, сквозь которую проглядывалась серая галька.
Ай! — я отдернул пальцы.
Будто в угли руку засунул. Я подул на зудящие пальцы. Это еще что за фокусы? Речная вода для меня будто кипяток. Теперь ясно, откуда взялось инстинктивное желание близко не подходить к реке.
От площадки для стирка влево уходила небольшая тропка. Но вот… У самой воды стоял деревянный стол, обозначая границу деревни. Если выйду, то обратно попасть вряд ли удастся. Разве что, завтра вечером, когда крестьяне будут возвращаться с полей.
Чтобы пройти в деревню, мне нужен человек. Достаточно сидеть у него на плече. Тогда защита нехотя пропускает меня, только держаться нужно покрепче. Ладно, может Хельга уже вернулась домой.
Я вернулся во двор. Там стоял хмурый кузнец. В его руке слабо горел светильник со свечкой. Василь быстрым шагом направился к выходу из деревне, но пошел не в сторону реки, а к дороге. Запрыгнув ему на плечо, я внимательно осматривал окрестности.
— Да чтоб эту девчонку, — вздохнул кузнец, обошедший все окрестные поля.
Мы вернулись во двор, но мачеха сказала, что девочка не приходила. Аглая напустила на себя обеспокоенный вид.
Как назло, ночь оказалась безлунной. Небо заполнили тучи, скрывая тонкий молочный серп. Светильник кузнеца едва мог разогнать плотную густую темноту, освещая совсем крохотный участок под ногами.
Словно знаю, куда идти, кузнец спустился к реке и пошел по тропке. Через сотню метров, она делала крутой изгиб, уходя в заболоченные луга, заросшие рогозом и осокой. Чахлые деревца, раскинувшие крону вширь, перемежали заросли.
Из-под лаптей кузнеца слышался плеск. Вода не поднималась высоко, большей частью скрываясь в оврагах и ямах, но в темноте поди разбери, куда ступить. Несколько раз Василь провалился по колено.
— Хельга! — закричал мужчина. — Хельга!
Пронзительно ответила ночная птица, снимаясь с насиженного места. Хлопки тяжелых крыльев разнеслись по лугу, а затем наступила тишина. Свечка почти погасла. Кузнец рухнул на колени и зарычал. Пальцы впились в волосы, отрывая клок.
= Сам только сгину в потемках, — решил кузнец, подбирая светильник.
Мужчина пошел обратно. Я спрыгнул с его плеча. Огонек светильника быстро исчез, оставив меня в кромешной темноте. Только мое зрение позволяло отлично видеть даже в безлунную ночь. Все окрасилось серым, но я мог пересчитать венчики на сорняке, растущем в десяти шагах от меня. Оттого, тропку, проложенную через густую полосу ивняка, я различал отлично.
Грязная стоячая вода не причиняла мне никакого вреда. Только шерсть мокла и неприятно липла к коже.
Такой тропкой только ребенок сможет пробраться. Любой взрослый застрянет, да и не заметит тайный проход.
Я выбрался на небольшую поляну, полукругом огибающую болотистый пруд. Крепкая старая ива склонилась над черным зеркалом воды, погрузив нижние ветви в воду. На деревце был поставлен небольшой домик — десяток кривых веток пола, крыша из теса и одна стенка. Пол застлан тряпьем.
Возле дерева еще алели угли небольшого костерка. Она точно была тут! Я забрался в домик. А это что? Я поднял овальный лубок. На нем было вырезано лицо женщины, точь в точь напоминающее лицо Хельги. Добавить только десяток лет. Но я отметил, что дочка вышла похуже, чем мать. Кровь кузнеца попортила тонкие резкие изгибы лица.
— Чего рыщешь, здесь, нечистый? — прозвучал высокий, переливчатый голос.
Я глянул вниз. В темной воде, у самой полосы берега, опираясь на выпирающие корни ивы сидело странное существо. Изящное женское лицо цвета мела переходило в чешуйчатое туловище, оканчивающееся рыбьим хвостом. Тяжелая грудь русалки, забранная светлой чешуей, блестела в свете луны. Заметив мой изучающий взгляд, она оскалилась показывая рады тонких острых зубов.
— Где девочка? — мрачно спросил я.
— Хмм, — русалка легла на ветку. Ее груди колыхнулись, касаясь верхушками воды. — Рыженькая такая? Да утопилась она. Плакала, плакала, а потом сиганула в воду.
Я глянул на пруд. Из темной глубины воды всплыло тело девочки. Мокрая рубаха облепила худую фигурку. Красные волосы покачивались, перетекая в толще воды. Мертвенно-бледное лицо Хельги безучастно смотрело в небо. На белой коже черными омутами выделились глаза.
— Она умерла!? — я почувствовал, как в душе разгорается ярость. — Ты ее убила!?
Тяжелая ветка ивы с хрустом обломилась и пронеслась в нескольких сантиметрах от русалки, обдав ее тучей брызг. Чудовище зашипело, За ее острыми ушами раскрылись ярко-зеленые перепонки. Русалка в ярости ударила хвостом.
— Девчонка сама хотела уйти, — успокоившись, сказала она. — Мачеха ей жить не дает. Отец бьет. Все деревенские за пришлую считают. А здесь ей спокойно будет. Станет сестрой мне нареченной, дочерью водяного. А тебе какое дело, нечистый?
— Не твоего ума дело, — процедил я. — Отдай девчонку, по-хорошему прошу.
— А иначе что? — заливисто рассмеялась женщина, но выражение ее лица оставалось холодным. — Ты мне не угрожай, бес. Еще рога не выросли быковать.
— Я предупреждаю, — я чувствовал, как энергия собирается, готовясь прорасти цепью несчастий.
На верхней ветви дерева громко каркнул ворон. Он наклонил голову, посматривая на русалку желтым глазом. Ого, старый знакомый.
— Негоже нам между своими бодаться, — вздохнула русалка. — Но девка дорого стоит, нечистый. Душа у ней яркая, горит, как солнечное пламя. Просто так не отдам.
— Что тебе надо? — спросил я. Все же следует трезво оценивать свои шансы.
— Трех деток приведи мне, только до пяти лет, — облизнулась русалка. — Не старше, после мясо жестковатым становится. Времени у тебя до первых петухов. Если опоздаешь, то девка русалкой обернется.
Цепь несчастий сработала, но видимо, не имела никакой силы против русалки, находившейся в своей родной стихии. Только ветер яростно зашуршал рогозом, да стая кабанов промчалась вдалеке.
— Не сдюжишь, бес, — покачала головой русалка. — Лучше бы поторопился. Да и вот еще, держи.
Из воды выпрыгнула большая радужная ракушка. Из-под неплотно сомкнутых створок раковины струился золотой свет. Артефакт?
— Ты как в деревне будешь, то подуй в раковину, — объяснило чудовище. — Из нее песня польется. Когда ее дети услышат, то сами к тебе выйдут. Ты ко мне их веди.
