блуждающий нерв передает интеллектуальный импульс кишечнику и оказывает влияние на работу метаболизма, в этом центре всех импульсов; и вот тут-то и замаячило открытие такого простого, но фундаментального для будущего науки закона, пока он продолжал сидеть на корточках под яблоней, засмотревшись на звезды (яблок вообще в темноте не было видно, потому что яблок не было, а было дерево, усеянное звездами, а яблоки были собраны два дня назад, под его личным надзором, и, следовательно, не было опасности, что на него какое-нибудь упадет, пока он сидит на корточках под новым древом познания, в противном случае, он не присел бы под ним, а нашел бы какое-нибудь более безопасное место); итак, Ньютон почувствовал, как кал скользнул из возбужденного кишечника, без усилий и легко, вопреки хроническому запору, бывшего следствием исключительно долгого сидения над книгами; и вместе с радостью от этого открытия, которое вдруг мелькнуло в его сознании, то есть, что сила гравитации Земли придает всем телам то же ускорение в 981 см/сек2, и даже говну, и, что эта сила тяжести изменяется пропорционально квадрату расстояния тела от центра Земли; одновременно с осознанием далеко идущего значения этого открытия, что сопровождалось новым опорожнением кишечника, ему и явилось ужасно унизительное осознание того, что такой важный для истории человечества и универсальный закон он открыл при свободном падении собственных испражнений, однажды вечером сидя на корточках под яблоней… Это осознание, без всякого сомнения, заставило его покраснеть и задуматься над тем, сообщать ли вообще человечеству свое, по сути дела, унизительное открытие, к которому, похоже, приложил руку сам дьявол. Но, все еще сидя на корточках под яблоневым древом познания и вновь страдая от запора, Ньютон додумался до своей великой исторической лжи и заменил собственное говно яблоком, а человечество никогда не узнало правды и приписало яблоку заслугу этого открытия, потому что у яблока уже и так была и райская родословная, и мифологическое прошлое при выборе Париса, что и ему, Ньютону, было известно. Поэтому с тех пор яблоки падали по новому закону, по закону Ньютона, а дерьмо по-прежнему шлепалось сугубо анонимно, так сказать, вне действия закона, как будто законы массы и ускорения в 981 см/сек2 не имеют к нему никакого отношения!
24
О, это болезненное напряжение безумной женской утробы (матки), которая из месяца в месяц, в течение примерно сорока лет, упорно и безумно мечет свои яйцеклетки, как белуга, вечно готовая к новым родам, готовая каждый месяц принять семя смерти, выносить его под своим сердцем, убаюкать в своих объятиях!
25
Я смело признаюсь в том, что мое сердце менструирует. Запоздавшая, болезненная менструация моего еврейства… Господин, которого вы видите, милостивые дамы и господа, как он проходит рядом с вами, это господин лет пятидесяти, в сером костюме, в очках в железной оправе, с тростью и желтой звездой (которую вы, однако, не видите, потому что он спрятал ее под своим портфелем), этот господин, представьте себе, менструирует. Будьте любезны. Господа судьи, мое сердце менструирует. Биологическое отклонение, как воплощение еврейского, женского принципа. Сенсационная новость для газет: седой господин страдает от менструальных болей! Что самое интересное, речь о человеке, физически совершенно здоровом (не считая легкой простуды), о человеке, у которого не замечено никакого нарушения в работе желез и гормонов. Мужская менструация? Нет. Женский принцип, доведенный до крайнего выражения. Ежемесячный цветок сердца. Семя смерти. Weltschmerz.[11]
26
Если вы пишете об окровавленном сердце, или если ваше сердце просто менструирует, то чернила должны стать красными, но здесь речь больше не идет о том, под каким углом падает свет керосиновой лампы на вашу рукопись. Поэтически инфантильное преувеличение — заострять внимание на этом факте тем, что вы уколете стальным пером кончик своего пальца, как будто санитар берет у вас кровь.
27
Что касается этого письма (сударыня), господин, который вам его писал (мы знаем, что это звучит очень странно), этот господин в положении! Анализ его мочи на это ясно указывает. Как мы четко поняли из анализа, речь идет о мужчине. Вот. Вы сказали, что это ваш брат. Посоветуйте ему подготовиться. Он беременный, сударыня. В нем семя смерти. Мои соболезнования, милостивая госпожа.
28
Паннонская зимняя сказка. — И, смотри-ка, по улице летели чистые белые перья, как будто на небе ощипывали крупных, откормленных паннонских гусынь. И все собирали перья в джутовые мешки: еврейские торговцы и их жены, приказчики из лавок и их сестры, дети еврейских торговцев и дети приказчиков. Потому что той ночью, во сне, Иегова шепнул им, что на улице будет снегопад из чистого гусиного пера, но никто, кроме них, избранных, об этом знать не будет. А когда они набили свои мешки, то вдруг увидели, что с неба посыпался, паря густыми хлопьями, нежнейший пух, а у них больше не было во что его собирать, ведь уже были заполнены все мешки, все пододеяльники, все наволочки, все горшки и все корыта, все шапки и все шляпы. И тогда они, падкие на дары Божьи, по совету одного старца-праведника, вытряхнули все, что до сих пор собрали, и начали с еще большим жаром ловить пух, похожий на манну небесную: в тот год цена щипанного гусиного пера поднялась до кроны серебром за пуд. Утром, когда все заперли собранное в своих чуланах и захотели, наконец, отдохнуть, некоторые из них, однако, решили взглянуть на свое богатство, чтобы при свете Божьего дня убедиться, что это не сон. Мешки и пододеяльники, наволочки, горшки и корыта, шапки и шляпы, все было заполнено влажным, ледяным снегом. Тогда, разозлившись, они отправились искать того старца-праведника, чтобы наказать его, побить его камнями, но старец как сквозь землю провалился. Тогда некоторые из них, самые смелые и самые набожные, обратили свои взоры к небу и услышали глас Божий, молвивший им: пусть это будет вам уроком. Не требуйте от неба больше, чем оно может вам дать. А что касается первого снегопада, говорю вам, это действительно были перья, но вы пустили их по ветру. Ступайте за ними и найдете их…
29
Мозг господина Фрейда, примариуса. Это был кусочек замороженной, желеобразной плоти, как мозг ягненка, поданный целиком (в Вене, в 1930 году, в ресторане Danubius). Снег вокруг, утрамбованный гусеничными следами тяжелых башмаков и ботинок, подбитых гвоздями, как будто слегка подтаял именно вокруг мозга, на котором были ясно видны волнообразные извилины, похожие на извилины в грецком орехе, и красные нити капилляров. Так он лежал в снегу, на углу улиц Милетичевой и
