Прижимаюсь к ее рту сам, а затем обхватываю нижнюю губу, втягиваю в себя. Раскрываю ее рот напором и касаюсь языком языка.
Она дрожит. Всем телом. Всегда при первом поцелуе, если несколько дней не виделись. И эта дрожь, как электрический заряд по цепи, передается мне.
Мир замедляется, а потом и вовсе перестает существовать. Поцелуй становится глубже и ощутимее.
Юля обхватывает ладонями мои щеки. Гладит нетерпеливо.
Язык у нее во рту, мысли всмятку. Юля закидывает на меня ногу. Задирает ее повыше. Даже через ткань штанов чувствую сладкое девичье тепло. Дыхание перехватывает.
Обнимаю крепко.
Поцелуи долгие и глубокие. Ток по коже убивает сопротивление, внутри пламя. Сердце тарабанит о ребра. Этой похотью управлять невозможно, она то, что не контролируется.
Накручиваю ее волосы на кулак и стискиваю. И целую в губы. Дышу часто.
– Ты мне нужна, – говорю тихо. Нужна. Нужна. Нужна.
– Что? – переспрашивает.
– Молчи.
– Дом, Домик, я правда не расслышала. Скажи. Скажи еще раз.
Забирается ко мне на грудь, заглядывает в глаза. Ее синие блюдца ожили, в них искры, игривость, страсть. Щеки порозовели, губы припухли. Отошла, слава богу.
Меня, наконец, отпускает внутреннее напряжение. Страх ее потерять – самый сильный в мире. Говорят, любые наши страхи так или иначе связаны со страхом смерти. Так вот, между моими можно сразу ставить знак равенства.
– Да так, – усмехаюсь.
Дыхание никак не выравняется. Кладу ладони на ее бедра и вжимаю в себя.
– Ты от этого будто удовольствие получаешь, да? – усмехаюсь. – От моих страданий.
– О, еще какое! – ее глаза вспыхивают. – Я же мстительная особа.
Мы смотрим друг на друга.
И прочего мира по–прежнему не существует.
Глава 10
Дверь открывается.
– Чай готов, – говорит Юлин отец и поспешно выходит из комнаты, демонстративно типа смутившись.
– Пап... Всё в порядке, пап! – кричит Юля вслед. – Мы идем! Вот блин.
Садится на матрасе, вздыхает. Трет лицо. Я тоже присаживаюсь рядом.
– Умеет он испортить момент. Никогда не забудет мне тот смешной случай.
– Смешной?! – переспрашивает Юля, а потом хохочет и краснеет.
– Ты же смеешься. Значит, смешной.
– Это я! А друзья его до сих пор подкалывают. – Потом смягчается: – Ладно, Матвей, забей. Ну вот такой у меня папа. Что с ним сделаешь? Идем лучше пить чай. Я умоюсь только. Надо же, уснула и боль прошла.
Смотрю на экран телефона, листаю сообщения. От Захара свежее:
«Появился один вариант. Когда сможешь посмотреть?»
«Фото есть?»
«Неа. Сгоняем вечером?»
«Завтра. Я ж работаю, – быстро печатаю. – Мне поставили пропуск?»
«Обижаешь!»
«Буду должен».
«Ага».
– Чай? – переспрашиваю вслух. – Если только быстро, опаздываю. Вырубился рядом с тобой. Как обычно, – делано закатываю глаза. Мы можем в обнимку лежать часами.
– Кто пишет?
– Захар. Я же говорил, что уладит он всё. Поставили мне посещение. Видишь, как полезно иметь верных друзей.
Юля морщит лоб.
– Ты всегда говорил, что спорт для умственно отсталых. А сам на нем помешался! Понятно, что я чую подвох.
– Спасибо, что в этот раз сказала это не при моих друзьях–боксерах. – Поднимаюсь на ноги, поправляю одежду.
И да, однажды выдра ощетинилась и именно такую фразу выдала в компании. Сказанула–то она, а посмотрели все на меня. Юля против того, чтобы я убивался на тренировках. Но при этом ведет себя на людях так, будто я черепашка–ниндзя.
Юля идет к двери, я хватаю ее за руку. Мы друг другу в глаза смотрим.
– Я скучала, – шепчет она покорно. – Матвей, можно я у тебя кое–что спрошу?
– Конечно.
– Завтра.
Хмыкаю.
– Так делать нехорошо, – склоняю голову набок.
Птичка пожимает плечами и выпархивает в коридор, скрывается в ванной. Я же иду в кухню, где разливает чаек Виктор Арсеньевич. Три кружки. Вау. Прогресс!
– Выспались? – спрашивает он сухо.
– Да, вполне, – отвечаю быстро. Скромно присаживаюсь за стол, задеваю рукой сахарницу, та падает, сахар рассыпается. Быстро поднимаю.
Виктор Арсеньевич вздыхает, идет за тряпкой. Я случайно, честное слово!
Конфликтов у нас было много. В последний год он хотя бы не светит мне в зрачки фонариком, не проверяет вены и не тащит в ванную за шкирку плеваться. Где–то вычитал, что у наркоманов нет слюны. И тестировал меня на протяжении многих месяцев.
А началось всё с поездки на рыбалку. Это был фатал еррор, первая и последняя рыбалка в моей жизни.
Мне только–только исполнилось шестнадцать, мы с Юлей встречались пару месяцев. Рай от меня долгое время нос воротила, и когда согласилась на отношения — я чувствовал себя победителем по жизни.
Впервые со смерти родителей у меня что–то получилось и я ощутил нечто, напоминающее тепло, будто солнышком кожу пригрело. Но не спешите лить слезы и сочувствовать одинокому мальчику, сначала послушайте.
Торчал я у Юли безвылазно. Там вкусно кормили, было комфортно и уютно. Однажды, когда в очередной раз был в гостях, Виктор Арсеньевич заявил, что утром с друзьями едет на рыбалку. Я попытался быть вежливым и поддакнул:
– Круто. А я ни разу в жизни не был. Представляю, как это, наверное, весело.
Повернулся к экрану. Мы с Юлей смотрели фильм по телеку. Виктор Арсеньевич помолчал немного и ответил:
– Ни разу не был на рыбалке? Тебе лет–то сколько, мальчик?
И встал перед экраном.
– Мой отец был не фанат, брат из клиники не вылазит, ему не до природы... Я городской до мозга костей, – начал оправдываться.
– Ясно, – посочувствовал он. Походил по комнате. А потом положил ладонь на мое плечо, ощутимо сжал и произнес: – Решено. Завтра ты едешь с нами. Я всё устрою.
Я глаза вытаращил и сглотнул. Спорить, правда, не осмеливался. Уж очень хотел понравиться.
– Я бы с удовольствием поехал, но у меня нет подходящей одежды, – попытался аккуратно отмазаться.
На что Виктор Арсеньевич расхохотался и воскликнул многообещающе:
– Идем–ка со мной!
Он потащил меня в гараж, где, как выяснилось, хранил походную одежду. На мой размер отыскались и потрепанный старый камуфляж с курткой, и даже сапоги. Всё это пахло странно, выглядело еще хуже. Мне не хотелось всё это надевать на себя.
