Три года она моя, а всё как по минном полю.
– Ты мне сегодня снилась, – говорю на ухо. Ласково. Нежно. По крайней мере мне так кажется. Чуть отпускаю. – Всю ночь.
– Это проверить невозможно, – сквозь зубы. Раненые выдры в разы опаснее здоровых, надо это знать, когда имеешь дело. – Пустая информация.
– Просто порадуйся.
– Вот еще.
Целую ее в висок. Трусь о щеку носом, вдыхая запах. Жадно. С каким–то дичайшим и совершенно неуместным в данный момент голодом. Тело на Юлю откликается моментально.
Ее отец в каком–то роде прав: я тот еще псих. Топят стыд, ревность, страх за нее. Ей плохо, а я хочу ее. Блть, как я ее всё время хочу.
Смачиваю языком пересохшие губы.
Боевая выдра вдруг отмирает. Руки летят ко мне, она обнимает за шею изо всех сил.
Я осторожно укладываюсь рядом на бок. Кладу ладонь на ее плечо. Веду ниже. Провожу пальцами по груди, не акцентируя внимания. Касаюсь живота. И осторожно поглаживаю область ниже пупка и выше резинки шорт. Где болит. Черчу круги, волнистые линии. У Юли изумительная гладкая бархатистая кожа.
Выдра не отталкивает. Обнимает. Лежим. Приучаю.
– Тебе Любаша сказала? – шепчет. – Что меня увезли.
– Да. Я приехал к твоему универу, но тебя уже отец забрал. Люба тетрадки передала. Как повод приехать.
– Спасибо ей. Они мне очень нужны.
– Да, она подсуетилась вовремя. Я еще эклеры купил.
– Круто. Когда уже до моего отца дойдет, что я к ним равнодушна, и ты именно его соблазняешь.
– Бу–га–га. Тебе там тоже кое–что есть.
– М–м–м. – Она морщится, потом переводит тему: – Что–то в этот раз прям прихватило. Давно такого не было. Так стыдно, снова всех перепугала.
– Уже лучше?
– Нет. Ты можешь просто полежать рядом молча?
– Могу.
Она зажмуривается. Я поглаживаю ее живот. Запахи окутывают: ее духи, шампунь, ее кожа. Нотки мяты, меда, что–то цветочное. Я могу обернуться на улице, почувствовав что–то подобное.
– И что я делала во сне? – спрашивает.
– Мы трахались, – отвечаю запросто.
Она улыбается, а потом тихо смеется. Губу прикусывает. Я тоже улыбаюсь. Она накрывает рукой мою ширинку. Сжимает. Едва успеваю почувствовать, как она отпускает.
– Тебе вообще всё равно, в каком я состоянии? Ты просто всегда хочешь.
– Ага. Тебя, – снова на ухо.
Юля, впрочем, обижается только на словах. Начинает гладить мой затылок, шею. Волоски на коже так и стоят дыбом. Я совершенно точно рядом с ней не в порядке. Реагирую–реагирую.
– Вот как с тобой дело иметь? Животное.
Пожимаю плечами.
– Выгони.
Она мешает, размышляя.
– Ты вел себя как придурок.
Молчу. Я ведь без оружия. Аргументы дома забыл, хотя полночи прокручивал в башке, что сказать ей. Всё там оставил. Ничего не взял с собой.
Не дождавшись ответа, Юля вдруг всхлипывает и шепчет:
– Я твой Рай. Я твоя жизнь. Твое сокровище. Я твое всё.
– Именно, – говорю ей.
– Я твое всё, – настаивает.
– Ты мое всё, – повторяю.
Она медленно выдыхает. В плане любви Юля — маленький вампирчик. У нее в семье не принято признаваться в чувствах. Поэтому признаюсь постоянно я. Так сказать, за весь мир отдуваюсь.
– У тебя что–то было с этой брюнеткой? Если ты с ней переспал, скажи. Я понимаю, что мы поссорились и ты был пьян.
Три раза ха!
– Нет, конечно.
– Тебя силком заставили сделать фото и прислать мне?
– К горлу приставили нож.
– Я плакала.
– Мне этого и хотелось. И теперь... хреново. Зря я.
– Правда? – спохватывается. – Не лжешь? Тебе хреново?
– Не лгу, – усмехаюсь. Радуйся хоть не так открыто. А впрочем... пофигу, просто радуйся.
– Ты забыл, что я твое всё, – фыркает и отворачивается.
Я устраиваюсь удобнее. Пишу у Юли на животе буквы.
«Я»
«Т»
«Е»
«Б»
«Я»
Она замирает. Пытается прочесть, хмурится.
«О Ч Е Н Ь».
Она смотрит вопросительно.
«Л Ю Б Л Ю».
Улыбается. Я начинаю с начала: «Я Т Е Б Я...»
– А вслух? – просит. Настаивает. В глазах мольба.
– Это ведь тоже не проверишь, – говорю ровно. – Пустая информация.
– Для меня – нет.
Она продолжает, резко поменяв тему:
– Как на учебе будешь отрабатывать очередной пропуск?
– Захар встанет за меня на перекличке. Авось повезет.
– Захар... Ты нашел, кого попросить! У него самая запоминающаяся внешность в универе. Рыжий, в веснушках, глаза разного цвета.
– Твою ж мать, точно, – сокрушаюсь, будто не плевать. – Я к нему так привык, что всё время забываю, как он на людей действует. Да ничего, это же Захар, выкрутится. Всегда выкручивается.
– А если нет?
– Да пофиг.
Обнимает снова.
– Хорошо, что ты приехал. Мне было плохо. Но всё же не стоило.
– Понял.
Она улыбается.
– Прости, что наорала на тебя в субботу. Я была на эмоциях.
– Прощаю.
– У меня ничего ни с кем не было. А Костя... он просто друг. Честное слово.
– Больше никаких совместных выступлений.
– Ладно.
Мы обнимается снова. Через пару минут ее дыхание становится глубже и размереннее. Уснула. Лежу рядом еще некоторое время.
Дверь в комнату открывается. Я закрываю глаза и не шевелюсь, готовый в общем–то ко всему. Потому что за эти три года чего только не было.
Виктор Арсеньевич секунд двадцать смотрит на нас. Могу представить, о чем он думает и что хотел бы со мной сделать. Потом закрывает дверь. Я выдыхаю, расслабившись.
Глаза, впрочем, не открываю. Лежу рядом с ней. Фиксик ей — просто друг. Как что ляпнет. Наивная маленькая девочка.
Слушаю ее дыхание. Пишу и пишу буквы, словно это помочь может. Но что еще сделаешь?
Потом вырубаюсь сам.
Просыпаюсь от того, что меня целуют. В щеку, потом в губы. Веду рукой по коже, вдыхаю запах.
Юля. Следом приходит понимание, где я и что делаю. Затопляет с головой теплом.