чтобы помочь мне, и я не думаю, что когда-нибудь пойму, что с этим делать.
Я неловко ерзаю, моя обычная уравновешенность ослабевает.
— Почему мне нужна помощь? — спрашиваю я, и эти слова звучат очень похоже на то, что я сказал Люси некоторое время назад.
— Твой брат увеличил на тебя сумму. Пять миллионов долларов.
И с этими словами во мне бушует неистовая буря, пока я не начинаю сомневаться, является ли этот гнев внутри меня мимолетным явлением или навсегда — неизбежным взрывом.
8
Тьма не может изгнать тьму:
только свет может сделать это.
Ненависть не может изгнать
ненависть: только любовь
может сделать это.
Мартин Лютер Кинг
НИКОЛАЙО АНДРЕТТИ
20 лет
Я слышу звуки выстрела.
Если бы я мог, я бы покончил с этим — что бы это ни было — без кровопролития. Я бы очень хотел. Но я не наивен. Я осознаю неизбежность, и это именно так. Кто-то сегодня умрет. В этом доме слишком много оружия, слишком много истории и слишком много гнева, чтобы обойти неизбежность смерти.
Первое, что бросается в глаза, — это то, что передо мной всего четыре человека. У дяди Луки их около тридцати, и они защищают территорию. Либо их больше, чем тех, кто бродит по поместью, либо эти люди хорошо обучены, по крайней мере лучше, чем наши.
В любом случае шансы у нас с Ренье невелики.
Самый молодой из них выходит вперед, спокойный, несмотря на направленное ему в лицо оружие. Высокий, с жутко голубыми глазами и темными волосами того же оттенка, что и у меня, он, возможно, на несколько лет младше меня. Но выглядит он старше, словно повидал на своем веку немало, и это сильно его состарило.
Именно зрелость, которую я вижу в его глазах, заставляет меня опасаться его больше, чем трех его спутников, которые по меньшей мере вдвое старше его и столь же грозного телосложения. Я внимательно наблюдаю за тем, как он берет инициативу в свои руки и делает еще один шаг ко мне.
Я качаю головой, показывая, чтобы он остановился. Еще один шаг, и он был бы достаточно близко, чтобы обезоружить меня. Не сомневаюсь, он бы тоже попытался. Именно так поступил бы я на его месте.
Он приостанавливается, и я вижу, как в его глазах промелькнуло понимание. Это была проверка, и теперь он знает, что меня не обмануть. Что угроза, которую я представляю, не только физическая, но и интеллектуальная. Наступает минута молчания, и я жду, когда он начнет торговаться. Так же поступил бы и я, если бы мне в голову направили пистолет.
И, к сожалению, ему есть с чем торговаться.
В конце концов, в комнате за его спиной спит мой младший брат. Если бы это было не так, я бы подождал. Я бы вызвал подкрепление и подождал, пока прибудут еще солдаты Андретти. Но у меня не было на это времени.
Если бы я убил этих людей раньше, надежно спрятавшись за углом, угроза все равно могла бы существовать. Их могло быть еще больше. Может быть, даже уже в комнате Ренье. Откуда мне знать?
Я в затруднительном положении, и я сделал выбор.
Эти люди? Они собирались ворваться в комнату Ренье, и я их остановил.
Возможно, ценой своей жизни.
Но ради моего младшего брата я готов рискнуть всем.
По крайней мере, так у меня есть возможность выторговать жизнь Ренье. Чтобы они отозвали всех, кто еще может быть здесь с ними, и остановили это, пока Ренье не пострадал.
— Ты не сможешь перестрелять всех нас, пока один из нас не встретит тебя пулей, — говорит лидер.
— Я знаю.
Но я могу сделать предупредительный выстрел, достаточно громкий, чтобы разбудить Ренье и дать ему хоть малейший шанс на спасение. Возможно, даже достаточно громко, чтобы предупредить всех оставшихся охранников Андретти. Это не самый предпочтительный способ справиться с ситуацией, но один из лучших вариантов.
Именно поэтому я снял глушитель со ствола своего пистолета.
Я жду, пока этот парень поймет это — если он еще не понял.
Он кивает головой.
— Это самоубийственная миссия.
— Да.
— Ты — Николайо Андретти.
— Да.
— И твой брат спит в комнате позади меня.
Я киваю, потому что врать бессмысленно.
— Да.
— Ему всего четырнадцать.
Это проверка. Чтобы проверить, заслуживаю ли я доверия.
К сожалению, я должен быть таким.
— Восемнадцать, — отвечаю я, заставляя себя не сжимать челюсти.
Четырнадцать лет делают Ренье неприкасаемым, слишком юным, чтобы убивать, согласно негласному кодексу чести мафии. Но восемнадцать делают Ренье мужчиной. Это делает Ренье честной дичью. Но, как я понимаю, этот парень уже знает об этом. Он знает возраст Ренье и проверял меня.
Опять же, я бы так поступил.
Когда он кивает, мои подозрения подтверждаются.
— И все же я бы не хотел его убивать.
Эти слова радуют меня. Они приносят мне облегчение, но я не ослабляю хватку. Я не опускаю пистолет. Я держу оружие на уровне его головы, моя рука гораздо тверже, гораздо спокойнее, чем мое сердце.
— И что ты хочешь получить взамен?
— Твоего дядю.
Я смотрю на него, понимая его дилемму. Дядя Лука спит за дверью, охраняемой самыми современными технологиями. Его комната — это, по сути, сейф, доступ к которому имеют очень немногие. Ренье, как оказалось, один из них.
Но и я тоже.
— Что бы ты сделал, если бы не увидел меня? — Или получил бы Ренье, добавляю я про себя, но эта мысль слишком немыслима, чтобы произнести ее вслух.
— Сделал бы шум.
— Он бы это услышал. Он был бы готов.
— И мы тоже.
Я снова смотрю на четверых, одетых в черное, громоздкое пуленепробиваемое снаряжение и обвешанных оружием. Я даже заметил несколько гранат, прикрепленных к двум мужчинам. Они выглядят так, будто готовы к войне.
Как будто они готовы умереть за то, чего хотят.
— Вы Романо? — спрашиваю я, но это больше похоже на утверждение.
Потому что, если уж на то пошло, Романо — это часть хардкора и часть сумасшествия. Ходят слухи, что сумасшествие передается по наследству от мужчин, а женщины передают хардкор, но если это так, то мне бы не хотелось встретить женщину Романо. Мужчины представляют достаточно угрозы.
— Да.
Доверие. Он завоевывает доверие. Я оказал ему свое, раскрыв возраст Ренье. Он оказал мне свое, раскрыв свою принадлежность. В теории доверие — это прекрасно, но я знаю, что лучше. Обычно это прелюдия к предательству.
Вероломству.
Двуличности.
Ни одно из
