По этому стуку уже стало всё понятно. Зная отношение к евреям, у нас уже были заготовлены некоторые необходимые вещи. Я открыл дверь, и оттолкнув меня в дом ворвались нацисты. Кэрэн стояла в дверном проёме в спальню в сорочке, придерживая свой круглый животик. Эта сволочь оттолкнул и её. Слава Богу, я успел её поймать, чтобы она не упала и не ударилась. Даже в этот момент, когда я ее подхватил, она посмотрела на меня не наполненными страхом и ненавистью к незваным гостям глазами, а взглядом, пропитанным благодарностью, и даже немного улыбнулась.
Они обыскали весь дом и велели нам собираться. После этого нас отвели на вокзал и погрузили в обычный товарный вагон с множеством таких же страдальцев, как мы. В нём не было никаких удобств для моего нежного пузатика, но она и не подавала виду, что ей тяжело. Как всегда, даже в этих жутких и страшных условиях, она улыбалась, помогала пожилым и инвалидам, играла с детьми. Только изредка я мог поймать в её глазах затаившийся страх. Но как только она замечала мой взгляд, её страх исчезал, как будто его и не было. Она была уверена во мне. А я её подвёл».
Лиор вновь замолчал. Было видно, как тяжело ему вспоминать всё это. Что рана, оставленная на его сердце, до сих пор кровоточит. Но глаза так и оставались сухими. Собеседнику сказать было нечего. Он терпеливо ждал – хотя от рассказа ему становилось больно, он ждал продолжения. Как всегда, он уже знал, что случилось. Файлы в его голове были уже на месте. Он знал, что покажет Лиору. И ему не терпелось всё показать. Но нужно было дослушать рассказ. Иначе мужчина легко может наломать дров, поддавшись эмоциям.
Молчал он недолго.
«Мы ехали несколько дней и ночей. Не раз нас пересаживали из вагона в вагон. Иногда пахло настолько противно, что выворачивало наизнанку. Но мой лучик продолжал светиться. До последней ночи. В тот момент многие уже забылись тревожным сном, когда я почувствовал её руку на своём лице и услышал сдавленный хрип: «Любовь моя, мне больно». Я повернулся к ней и увидел гримасу, искажающую любимое личико. Посмотрев на одежду ниже пояса, я увидел, что она вся мокрая и в крови. «Больно!». Она закрыла рот обеими руками, стараясь никого не потревожить. Как всегда, она думала о других. Её тело сжимало, как в тисках.
Я всё понял, отбросил эмоции и на время стал врачом, а не мужем. Снял с неё всю одежду ниже пояса, подложил чистые тряпки под неё и принялся давать указания шёпотом, хотя в этом не было необходимости. Она интуитивно знала, что и как должна делать: в какой момент тужиться, в какой – нет, она чувствовала малыша внутри себя так, как никакой врач и представить себе не может. Через некоторое время у меня на руках оказался крепенький мальчишка, который в голос закричал.
Слава Богу, обошлось без обильных кровотечений. Я всё сделал, что нужно, чтобы мой Лучик чувствовала себя уютно: укрыл её и заставил спокойно полежать. Сам тоже лёг рядом и положил между нами малыша. Под стук колёс он немного пососал её грудь и заснул. Несмотря на то, что она очень сильно устала, она не спала. Лежала и смотрела на нашего сына. Она часто улыбалась, но такой улыбки я не видел у неё никогда. Лёжа на железном полу грязного вагона, в одежде, испачканной кровью, измождённая долгим путём и родами – несмотря на всё это, она была счастлива. Только она умела видеть, чувствовать, понимать счастье даже в таких условиях».
В этот момент его глаза стали как будто светлее. Было похоже, что его любовь освещает его изнутри. А пухлые губы тронула нежная улыбка.
«Глядя на неё, я не мог поверить, что всё это происходит с нами. Что мы не дома, что нас везут, и мы не знаем, куда. Что моя жена только что родила мне сына. Я решил назвать его Лазарь. Бог был всё это время с нами, у меня не было сомнений. Но то, что произошло дальше, покачнуло мою веру».
В этот момент взгляд вновь стал непроницаемым.
«Ближе к утру наш поезд не в первый раз остановился. Мы ожидали новой пересадки, но это был наш пункт назначения. Двери вагона отворились, и к нам зашли худые люди в одинаковой одежде. Они разговаривали с нами спокойно, объясняя, что ничего с нами не случится. Помогали подняться пожилым и немощным, провожали к выходу. Мы с Кэрэн и малышом на руках пошли к выходу сами. Я видел, как ей страшно, больно и тяжело идти. Как мог, поддерживал её и ребёнка. Спрыгнул из вагона и аккуратно на руках спустил и их. Когда её ноги коснулись земли, к ней подошёл один из помогавших людей, взял её под руку и повёл в сторону. Туда, где стояли пожилые люди и инвалиды. Там же было несколько женщин с детьми на руках. Сначала я пошёл за ними, но меня довольно настойчиво, хотя и мягко, остановили. Мужчина на ломаном французском мне объяснил, что всех, нуждающихся в медицинской помощи, пока отведут туда, где как раз её окажут. Тогда я поверил ему. Успел подбежать к Кэрэн, поцеловал её в последний раз, шепнул на ухо: «Мой Лучик! Всё будет хорошо, не бойся», чмокнул Лазаря в лобик, он в ответ смешно скукожил мордашку и издал кряхтящий звук, и вернулся в группу относительно здоровых людей. Как теперь я понимаю, именно там и происходила сортировка. Мой Лучик спокойно шла навстречу смерти, веря моим словам. Она несколько раз обернулась. Кэрэн улыбалась. Ей было страшно, я знаю, но она верила мне и Богу. Она знала, что всё будет хорошо».
В этот раз молчание было намного продолжительней. Помощнику уже не терпелось начать говорить и показывать. Но он не мог. Его раздирали противоречивые чувства боли за Лиора, и радости от того, что он сейчас узнает.
«Знаешь, сколько раз, работая в команде «Канада», я сам забирал малышей у молодых женщин и отдавал их старушкам? Лишь бы только сохранить хотя бы одну жизнь. Но для чего? Разве это жизнь? Иногда я думаю, что моему Лучику повезло. Что она сейчас не страдает так, как я. Я рад, что она не видит всего, что происходит вокруг. Но также я знаю, что даже здесь она бы не сломалась. Она бы дарила радость окружающим, она бы поддерживала и помогала верить
