этого места.
— Не знаю, — ответил инспектор Лямотт.
— Скажи лучше, что ты пока ещё не знаешь…
Собаки пошли по следу, который вывел на дорогу. С того момента — ничего, кроме отпечатков шин.
— Морис, малыш, ты выглядишь не слишком проснувшимся. Так что трёх чашек кофе оказалось недостаточно. Значит, ты ничего не заметил на мёртвой?
— Нет, ничего, кроме жестокости нападавшего.
— Давай-ка, возвращайся туда и постарайся удивить меня!
Инспектор Лямотт сходил туда-обратно, но напрасно. Он подробно описал всё, что увидел, но не отметил ничего особенного. Затем он вдруг сказал:
— У неё нет денег, нет никаких бумаг. Она не собиралась покидать эту местность.
— Отлично, — отметил комиссар Барде, — больше ничего? Например, ногти на ногах и руках, ты обратил на них внимание?
— Нет, — сказал инспектор Лямотт, отходя.
Потом два полицейских сопоставили свои мнения. Ногти были хорошо окрашены, очень сдержанный перламутр и, следовательно, это подразумевало внушительный счёт.
— Это зацепка, — констатировал комиссар Барде. — Мы найдем одну из ее подруг, с которой она могла бы разделять склонность к хорошо обработанным ногтям.
В радиусе ста километров находился всего один монастырь, Ля-Рок-д’Антерон, и он не заявил о пропаже монахини.
— Морис, поезжай-ка к ним с фотографией мёртвой и куском ткани. Она же не арендовала эту одежду, — сказал комиссар Барде.
***
Инспектор Лямотт отправился в монастырь конгрегации сестер-францисканок. Вскоре он вернулся убеждённый, что монастырю нечего скрывать.
— И что мы имеем? — спросил комиссар Барде.
— Немного. Ничего о нашей мёртвой. Она им неизвестна. Обратите внимание, шеф, что эта информация не исходит от матушки-настоятельницы.
— Вот как, и почему? — удивился комиссар Барде, поднимая брови.
— Потому что она слепая.
— Черт. Значит, кто-то ещё смотрел фотографию.
— Да, сестра Кларисса быстро на неё взглянула и заверила меня, что ей не знакомо это лицо. Больше ничего.
— И тебе удалось поговорить с этой сестрой?
— Нет, не совсем.
— Она внимательно посмотрела на фотографию? Подумай, это очень важно.
— Это заняло несколько секунд, — ответил инспектор Лямотт.
— Ты настаивал?
— Нет, а что?
***
Прошло несколько минут, в течение которых было слышно только дыхание двух полицейских.
— А как же ткань, платье?
— Мне дали адрес их портного.
— Хорошо, и ничего больше?
— Есть ещё кое-что странное. Монастырь полон людей со смуглой кожей, которые занимаются кухней, домашним хозяйством, строительством и садом…
— Откуда они взялись?
— Город принял много беженцев, — объяснил инспектор Лямотт.
Потом было принято решение возвращаться. Нужно было любой ценой определиться с личностью мёртвой.
***
Странно, девушка исчезает, и никто не начинает поиски. Как будто родители приспособились к этой ситуации после двадцати лет совместной жизни. В подростковом возрасте любая ссора может закончиться бегством.
— Мы покажем фото мёртвой во всех полицейских участках. Нет необходимости публиковать его в прессе, мы тогда получим десятки свидетельских показаний без какой-либо ценности. Мы же не станем тратить время на то, чтобы проверять все это…
***
Комиссар Барде направился к дивизионному комиссару Бельмару: ему понадобилось подкрепление, чтобы провести расследование в окрестностях Экса. Кто-то мог видеть, как молодая женщина садится в машину. Монахиня — это же не могло остаться незамеченным.
Потом полицейские вышли на парковку. Комиссар Барде, подходя к машине, сказал:
— Отличная погода, чтобы прокатиться с ветерком, не так ли?
— Нет возражений, шеф, — ответил инспектор Лямотт.
***
Автомобиль мчался по кривым изгибам дороги, шедшей посреди лугов. Живые изгороди разграничивали участки, где паслись коровы. Комиссар Барде включил радио. Кларнет джазовой композиции смешался с шумом двигателя. Машина вошла в лес, и почувствовалась бодрящая свежесть. Потом проехали какую-то деревушку, и вдруг, словно из ниоткуда, перед взором предстало высокое сооружение, пылающее во всем величии своих старых красных камней.
Они позвонили в монастырский звонок и вынуждены были подождать. Только у нескольких сестер имелось разрешение говорить с посторонними.
Мужчины не могли свободно передвигаться по монастырю. Об этом им тут же напомнили.
Беседа с матушкой-настоятельницей оказалась богатой на сведения.
— Полагаю, господин комиссар, — начала она, — что ваш сотрудник все вам рассказал. Что касается пропавшей, то я не могу больше ничего добавить.
— Да, но у меня есть еще несколько вопросов, — ответил комиссар Барде.
— Я позову сестру, отвечающую за послушниц. Но сначала вы должны услышать, что я должна сказать вам о наших новых работниках.
Матушка-настоятельница колебалась, не зная, с чего начать.
— Беженцы очень уязвимы. Ведь они являются находкой для всех, кто хочет обогатиться…
Потом последовало долгое молчание. Слова матушки-настоятельницы вызвали подозрения. Это было признание в беспомощности, сформулированное в присутствии представителя закона, и оно могло быть истолковано как призыв о помощи.
— Эти слова не могут выйти отсюда. Наш епископ высказал аналогичные подозрения. Но церковь обеспечивает прикрытие всем погибшим душам.
— Вы отдаете себе отчет в обвинениях, которые вы высказываете, не имея возможности представить доказательства.
— Я понимаю, что здесь происходит. Небольшой круг сестёр отрекся от обета бедности нашего ордена. Привлекательность легких денег слишком велика. Может быть, ещё есть время, чтобы вернуть их на путь спасения?
Потом она продолжила:
— Мы предлагаем им работу, мы кормим их, планируем ухаживать за ними и учить их основам нашего языка. Но мы не можем их разместить. Они вынуждены жить снаружи. Но они не владеют французским языком, не знают наших законов и своих прав, не говоря уже об иммиграционных процедурах.
Матушка-настоятельница замолчала, чтобы придать больше веса тому, что последует дальше.
— Все эти усилия имеют цену, даже для такого учреждения, как наше. Мы не должны обманывать сами себя. Мы сделали этот выбор, принимая их, и всегда можно будет найти кого-то, кто будет чувствовать себя обиженным.
— Что касается нас, то мы тоже должны их защищать, — сказал комиссар Барде. — И мы делаем все возможное. В остальном я доверяю нашим ассоциациям и их добровольцам. Кроме того, я что-то не слышал о каких-либо жалобах, поданных кем-то из них.
— Вы такой наивный! У них нет документов, и вы думаете, что они сами пойдут в полицейский участок, чтобы выдвинуть обвинение против гражданина Франции… или против гражданки…
Комиссар Барде задумался, а потом продолжил свою мысль:
— Всё это очень интересно, но без должным образом оформленной жалобы ни один следователь не пошевелит и мизинцем. Кстати, как вы знаете, сейчас нас больше всего беспокоит вовсе не эта тема. У нас есть мертвая, которая, как утверждают, не принадлежит к вашей пастве. Но она была одета в платье францисканки.
Матушка-настоятельница опустила голову и сложила руки.
— Мы будем молиться за спасение ее души.
— А мы хотели бы ещё раз допросить некоторых из ваших монахинь. Одна из них может вспомнить это лицо. Она
