но в сверкающих зеленых глазах мелькнул едва заметный отблеск света.
– Спасибо, – прошептала она, накрывая рукой мою руку, лежащую на ее плече. – Мне нужно было это услышать.
– Отлично. Тогда я запишу эту фразу на будущее, потому что чувствую, что это было лучшее, на что я способен.
Она покачала головой, уголки ее губ едва заметно приподнялись.
– Скорее всего.
– По крайней мере, мы пришли к соглашению.
В этот раз она засмеялась. Ее смех был тихий и с нотками грусти, но даже в самый мрачный день смех оставался смехом, как бы он ни звучал.
Похороны Роба были совсем не похожи на скромную церемонию в честь Джессики. Собор в центре города был переполнен, не хватало сидячих мест. Я не был удивлен. Все, кто когда-либо пересекался с Робом, считали его своим другом.
Но никто не знал его так хорошо, как я.
Никто не подводил его так сильно, как я.
Надев черный узкий галстук, я ни на шаг не отходил от Бри. Утром она сильно недооценила себя. Бри вела себя как рок-звезда во время похорон. Я встревал в разговоры и перенаправлял их в другое русло, когда мне казалось, что она вот-вот заплачет, но по большей части она была воплощением грации и силы. Я даже успел сыграть с Ашером несколько партий «Камень, ножницы, бумага», когда казалось, что ему нужно отвлечься. Но мучительное чувство вины все еще таилось внутри, разъедая самую суть моего бытия.
Ведь именно этого я и заслуживал.
Глава 6
Изон
– Открывай, – сказал я, держа ложку-катапульту перед своим лицом.
Ашер захихикал и раскрыл рот так широко, что я удивился, как у него не отвалилась челюсть.
– Готов?
– Па тово пиа, – сказал он на языке, понятном лишь дантистам, но я решил, что это означает «да».
Быстро войдя в раж, я расставил ноги и согнул колени, чтобы сохранять равновесие. Этот бросок решал все, и я ни в коем случае не собирался сдаваться.
– Итак. Хорошо. Поехали. Раз, два, три!
Вафля подлетела в воздух почти по идеальной траектории, но, конечно, как и в итоге предыдущих четырех бросков, она отскочила от кончика его носа и приземлилась на пол.
– Ну нет! – закричал он, колотя кулаками по белой мраморной столешнице. – Я почти поймал.
Я вернулся к нарезке знаменитых вафель Бри со сладким картофелем и шпинатом на маленькие кусочки. И я даже преуменьшил, назвав их «знаменитыми». Мои вкусовые рецепторы едва не взбунтовались, когда я впервые попробовал эти вафли, но она специально готовила их с запасом и хранила в морозилке, чтобы дети могли есть их в течение недели. Когда разговор заходил о приготовлении завтрака для троих детей, я никогда не жаловался на быстроту и легкость.
Последний месяц жизнь неслась со скоростью света, в то же время все вокруг было как будто в замедленной съемке. Мы с Бри все еще были как зомби, шевелясь лишь ради детей, но ничуть не приблизившись к спокойствию и принятию ситуации, хотя притворяться стало чуть легче.
Огонь все еще преследовал меня. Я стал одержим мыслями о тех вещах, которые мог сделать по-другому. Фраза «если бы я только…», пробел в которой заполнялся каким-нибудь абсурдным и невозможным супергеройским поступком того дня, стала неотъемлемой частью каждой ночи. Она крутилась в моем сознании вновь и вновь, пока оно наконец не сдавалось и не позволяло мне погрузиться в то, что лишь очень условно можно было назвать сном.
Иногда я впадал в ярость. Иногда падал на колени и плакал. Иногда просто смотрел в пустоту, смиряясь с тем, что вся моя жизнь будет окрашена скорбью.
Но каждое утро я находил силы жить дальше ради моей дочери. Эта маленькая девочка с ее медово-карими глазами и тонюсенькими волосиками была смыслом моего существования.
Я пошел на терапию – ради Луны.
Старательно принимал антидепрессанты, которые выписал врач, – ради Луны.
И теперь я читал вторую книгу о воспитании детей для вдовцов – ради Луны.
Люди говорили мне беречь себя, и в какой-то степени именно это я и делал, но только потому, что Джессика бы хотела, чтобы наша дочь получила все лучшее. К сожалению, я сомневался, что Джессика, где бы она ни была, согласилась бы с тем, что «лучшее» – это я. Но я все равно старался.
Я не особо верил в старинную поговорку, что все в жизни не просто так. Я никак не мог смириться, что в исчезновении Джессики и Роба из нашей жизни был какой-то смысл. Но никому никогда не удалось бы разубедить меня в том, что отсутствие Луны в доме в ту ночь не было чудом. Не знаю, по привычке или из-за сложившихся обстоятельств, но мы с Джессикой мало куда ходили. И с того дня, как Луну привезли домой из роддома, она никогда не спала нигде, кроме своей кроватки. В своей комнате. В своем доме.
До той ночи. Той трагичной, ужасной ночи.
Так что да, большую часть дней я все еще с трудом мог дышать полной грудью, но ночью, засыпая и глядя на дочь в переносной кроватке, стоящей рядом с моей кроватью, я видел причину просыпаться по утрам. И я цеплялся за это даже в самые мрачные моменты.
И поверьте мне, таких было очень много.
– Еще разок, – умолял меня Ашер, сидя на стуле у стойки. – В этот раз я точно поймаю, я уверен.
Улыбаясь, я положил нарезанную кубиками вафлю на поднос для кормления Мэдисон и взглянул на Луну, которая играла в манеже.
– Что думаешь? Попробовать еще разок, Лунс?
– Пожалуйста, Луна. Скажи да, скажи да! – закричал Ашер.
Моя дочь дважды подпрыгнула, прежде чем, пуская пузыри, одарить меня слюнявой улыбкой.
– Ладно, приятель. Вроде похоже на да! – Я отрезал уголок отвратительно зеленой вафли. – Открывай свою мясорубку. Столкновение через десять, девять, восемь…
– Ни в коем случае, – сказала Бри, входя на кухню с пустой кофейной кружкой в руке и уставшим лицом.
– Ма-а-ам! – заныл Ашер.
Она поцеловала Мэдисон в макушку, прежде чем подойти к сыну.
– Я знаю. Я худшая мать на свете. – Она замолчала, ее пристальный взгляд вперился в меня. – Это что, сироп?
Вот дерьмо!
– Что? Где? – Я схватил тарелку из-под носа Ашера и быстро кинул ее в раковину.
– Эй! Я же еще не доел.
Приняв стратегическое решение избегать лазерных лучей, исходящих из глаз Бри, я по старой привычке ополоснул тарелку, прежде чем убрать ее в посудомоечную машину.
– Нет, приятель. Это была моя
