раз сегодня съехал сосед. Оставив в номере вещи, Игорь пошёл на почту узнать о корреспонденции до востребования. Она не поверила мне и не пишет, успел он подумать о Людмиле, ожидая от служащей почты привычный отрицательный ответ на свой вопрос. Ну что ж, каждый сам выбирает свою судьбу, и, в конце концов – не Христа ради… Тут ему протянули маленький тонкий конвертик. Он с недоверием взял его в руки: очень уж тонкий, наверное, там две строчки, в которых «нет». Письмо было на двух листках тонкой почтовой бумаги.
«Наконец, получила от вас письмо, писала Люда, из него поняла, что оно не первое. Не знаю, как это вышло, но я получила только одно письмо». «Наконец» – так говорят о чём-то долгожданном. Значит, она ждала его письмо, думала о нём. Чёрт с ним, с пропавшим письмом. Главное, что она ответила. Главное, что он послушался совета умного человека и написал другое письмо. Спускаясь по трапу в город, Игорь то и дело останавливался, доставал письмо и перечитывал его.
«Только что у меня закончилась последняя сессия, писала девушка далее, на преддипломную практику остаюсь дома – буду поближе к родителям. Они оба лежат сейчас в больнице: у папы болят ноги и большое давление, а у мамы – сердце. Так что Новый год буду встречать в одиночестве, если не приедет в гости какая-нибудь подружка. Напишите, какие планы у вас».
Какие планы! Какие могут быть теперь планы! – сокрушаясь, в отчаянье мысленно восклицал Игорь. Письмо две недели провалялось на почте. Если бы он получил его до Нового года, он не стал бы медлить ни секунды и успел бы, во что бы то ни стало успел бы приехать к ней и встретил бы вместе с ней свой самый любимый праздник. Если бы! Если бы он не лежал там, на краю света, в объятиях Тани, Татьяны Яковлевны! Теперь оставалось только сожалеть о потерянном времени и строить новые планы.
В конце письма Люда просила рассказывать побольше о Севере: вдруг, писала она, меня тоже распределят за Полярный круг, так я буду уже подготовлена.
Ну, об этом сколько угодно, подумал Игорь и стал набрасывать в записной книжке фрагменты ответного письма.
«Я уже не ждал от вас ни строчки, ни полстрочки, ни, тем более, письма – и вот, неожиданно держу его в руках. А на календаре уже четвёртое января, Новый год позади и сама собой отпала необходимость планировать его встречу. Точнее, встреча получилась, но такая, какая не была запланирована.
О Севере я буду вам охотно рассказывать, только понемножку – уж слишком это большая тема! Надо рассказывать о городах, отдельно о гражданских, отдельно о военных, о посёлках исконных жителей края, о природе, о цветах неба и облаков полярным днём, о северных сияниях полярной ночью, о пёстром ковре осенней тундры, о снежных зарядах в апреле и мае, о море и озёрах, о реках и водохранилищах, о скалах и ветрах. Мне самому всё это интересно, и я удивляюсь людям, которые живут здесь годами, а знают только то, что здесь хорошее снабжение продуктами, платят полярный коэффициент и много мужчин в чёрных морских шинелях. Предвосхитив таким образом свой будущий рассказ, я пока что умолкаю».
Обедал он в гостиничном ресторане, который днём работал как столовая: соскучился по его разнообразной кухне, она была не чета кормёжке в столовой Дальнего и, тем более, в солдатской столовой на маяке. Потом прошёлся по городу, купил в магазине кое-какие продукты: понемногу масла, сыра и колбасы и пачку чая – всё для ведения так называемого «домашнего» хозяйства, то есть завтраков и ужинов на дому, в гостинице. Зимой, даже в отсутствие холодильника в номере продукты хорошо сохранялись в пространстве между оконными рамами. Только за обедами приходилось ходить в столовую.
Итак, вскоре надо было ожидать команды к очередному десанту на маяк.
16
Погода в районе Дальнего вновь испортилась, море было неспокойное – забрасывать людей на маяк решено было на этот раз по воздуху, вертолётом. Летели в полдень над белой полярной пустыней. Только кое-где на южных склонах высоких сопок и в низинах точками и чёрточками чернели на белом фоне ёлочки и низкорослые берёзки, к северу и они исчезли – остались лишь голые сопки и камни. Там, где озёра соединялись узкими протоками, что-то поблескивало – то ли лёд блестел, то ли живая, не сумевшая замёрзнуть вода играла на быстринах. Ещё дальше к морю чёрный цвет суши стал преобладающим – это ветер сдул снег и оголил безлесные плоские вершины сопок.
Вот и море. Чёрные скалистые берега мыса были оторочены по краю белоснежной кружевной бахромой – белой пеной прибоя. Там, где бахрома стелилась по воде, море было яркого зелёного цвета, цвета малахита. Рисунок кружев постоянно, с каждой волной менялся, но его тонкое совершенство оставалось неизменным – точно так же, как это бывает в картинках калейдоскопа. Для людей в воздухе эти изменения происходили совершенно бесшумно, словно в немом кино или в том самом калейдоскопе; тем же на земле, кто, по несчастью, оказался бы на скалах поблизости, должно было при этом закладывать уши от грохота. Над морем висел молочный туман; снижаясь, вертолёт вошёл в его полосу – на несколько секунд помутнели, запотев, стёкла иллюминаторов, а когда покидал полосу, винтами в клочья разметал туман у её нижней поверхности.
Садились на плоскую вершинку «домашней» сопки маяка. Ориентиром для пилота мог бы служить лежавший на краю её огромный валун, «летучий» камень, или сейд, как называют такие камни местные саамы: они верят, что камни таких размеров попали на высоты, как эта, чудесным, исключительно воздушным путём. В момент приземления лопасти машины подняли в воздух густые снежные вихри – ветер тотчас унёс их. Пилот выключил мотор, бортовой люк открылся – прибывшие полезли наружу.
Спрыгнув на снег, Игорь должен был тотчас низко пригнуться, чтобы не оказаться полностью во власти ветра. Последний был так силён, что резал глаза и вышибал слезу. Под ногами стелились мягкий мох и жёлтая чахлая травка. Снег был сухой и белый, как крахмал или стиральный порошок.
Начался осторожный спуск с горы. Склон местами был крут, снег повсюду глубок, и в снегу прятались камни, тропинки не видно было никакой. По счастью, среди прибывших были люди, которые не в первый раз подобным образом высаживались на маяк и знали тропу, – остальные следовали за ними. Лучше всего было военным людям в их длинных толстых шинелях: подобрав полы
