вокруг Птицефабрики. И Индриди, и Сигрид заметно потеряли из-за этого в зарплате, но они ни о чем не жалели. «Печалька» уверяла их, что начать жить вместе было правильно: иначе Индриди попал бы в автокатастрофу и мгновенно погиб, а Сигрид подсела бы на наркотики и утонула в бассейне на вечеринке под горой Ульварсфедль[12].
Но если Сигрид и Индриди как будто плыли сквозь жизнь на розовом облаке, то маме Сигрид представлялось, что на них надвигается черная тень.
– Сигрид, дочка, я записала тебя на прием к специалисту.
– Что-что?
– Ты такая молодая и наивная. Тебе будет очень тяжело, когда вы расстанетесь.
– Не переживай, – ответила Сигрид с издевкой в голосе. – Мы никогда не расстанемся.
– Статистика, милочка, – возразила мама, качая головой. – Статистику не перешибешь.
Однако Индриди и Сигрид не давали статистике омрачать свою любовь. А если кто-то за них беспокоился, то он мог сам посмотреть, как они живут в уютной квартирке, пройдя по электронному адресу www.Hraunbær90(3hm). is. Нормальному современному беспроводному человеку нечего скрывать (и негде скрываться). Если кто-то давил вездесущих бабочек-видеорегистраторов или ругался на них, все сразу думали: «Что это он там скрывает?» – и тут же расползались слухи.
Индриди и Сигрид жили в бесконечно длинном многоквартирном доме, который тянулся по другую сторону улицы от старой фабрики «Кока-колы», которую переоборудовали под Птицефабрику. На ней не только разводили певчих ржанок для парка развлечений LoveStar в Экснадале, но еще и выращивали розы, пахнущие медом. Когда Индриди утром открывал окно, дом наполнял запах роз и меда, а с фабрики неслись песни ржанок, отдаваясь эхом по всей округе.
Птицефабрика находилась в огромном ангаре, похожем на пещеру. Ведь певчие птицы должны были не только демонстрироваться в парке LoveStar, но и попадаться на глаза туристам на лоне природы еще по дороге к нему. Поэтому с фабрики ежедневно выезжали грузовики, набитые ржанками, которых потом рассаживали по холмикам вдоль всей Национальной кольцевой автодороги. Ржанки совершенно не желали летать и поэтому становились легкой добычей для волков, но это никого сильно не волновало, ведь стоимость выведения одной ржанки была ничтожна по сравнению с удовольствием, которое они доставляли туристам.
Птицефабрику построили на волне невероятной мировой популярности романтических кинофильмов о жизни Солнца нашей поэзии, которые сняли по заказу Лавстара к открытию парка развлечений. Фильмы эти имели огромную силу воздействия, и теперь все, кто под их впечатлением прибывал в страну, непременно ожидали от поездки столь же ярких эмоций, вдохновения и сильных потрясений духа. Однако их могло ждать разочарование, ведь, согласно опросам общественного мнения, им действовали на нервы две вещи. Во-первых, над горным пиком не всегда было видно звезду Лавстара, а во-вторых, птицы, которых туристы видели из окон автобусов, не представляли собой ничего особенного. Когда экскурсоводы показывали им ржанок и говорили: «That’s a Lóa, the bird from the romantic poems, the bird from the romantic movies», – в ответ с задних сидений обязательно раздавался недовольный голос: «Das ist nicht der Vogel in dem Gedicht. Drichf thef of in fluc! That ain’t the bird I came to see!»[13] А затем вся группа непременно затягивала хором последнюю строфу, произнесенную великим стихотворцем, когда любовь всей его жизни погибла под лавиной, путеводная звезда рухнула с неба, а сам он в отчаянии бросился со скалы LavaRock (ранее Хрёйндранги)[14]:
Oh springbird with the whitest chest
Wings of love and all the rest
So beautiful like babies hands
Best of birds in all the Lands
Oh Lóa, do your dirrindee
A dream of summer it may be
Oh Lóa will you fly with me?
Will you bring my love to me?[15]
Пока поэт произносил эти строки, ржанка летела к нему сквозь снегопад с весточкой в клюве: его любимая не погибла под лавиной, а оказалась заперта снегом в домике. Но он не дождался птицу и спрыгнул со скалы, а потом его возлюбленная умерла от голода в руинах домика (правда, до этого успев съесть целую миску кислой баранины, отчего утратила всю свою немалую сексуальную притягательность).
В фильмах о «поэте-пастушонке JH» – «Крылья под Звездой Любви» и «Мальчик из Глубокой долины» – ржанку с помощью компьютерной графики изобразили так, как она должна была выглядеть с точки зрения поэта. У зрителей перехватывало дыхание от волнения, когда птичка неслась сквозь снежную бурю, и подступал комок к горлу, когда она кружила с посланием в клюве вокруг падающего со скалы поэта; а ее отчаянный писк, когда великий художник слова разбивался насмерть о камни, заставлял прослезиться даже самых жестокосердных людей.
Положение настоящих ржанок резко пошатнулось. Местные жители чувствовали себя глубоко оскорбленными, когда туристы, увидев настоящую птицу, спрашивали: «Это не есть ржанка, это есть какой-то ржавый бекас?» Тогда орнитологи (нанятые организацией туроператоров) заявили, что ржанка, вероятнее всего, с тех пор неоднократно скрещивалась с бекасами, а также со скворцами или подобными видами. Ржанок стали заставать за этим, в газетах появились фото. А с кем они успевали пообщаться на зимовке, вообще невозможно было установить.
Поэтому, когда Лавстар выкупил фабрику «Кока-колы» и переоборудовал ее под птицефабрику, это было очень символично и патриотично… В течение четырех лет исследовательский отдел Птицефабрики неустанно трудился над улучшением ржанки, добиваясь, чтобы она наконец смогла соответствовать требованиям даже самых взыскательных туристов. Теперь ржанка стала размером с индюка (собственно, генетически она и была на 73 % индюк, но это держалось в секрете), приобрела величественную посадку головы и белоснежное оперение на груди. Птица была отменно хороша на вкус, несла яйца в бурую крапинку и непрерывно пела.
Индриди обходил территорию Птицефабрики с тачкой и граблями каждый день. Он сажал вдоль дорожек лапчатку и незабудки, разнимал спутавшийся вереск, укладывал плитку и поливал траву-пушицу на болоте. Он подстригал деревья, выпалывал сорняки и косил траву. В конце лета он собирал воронику и чернику, относил домой и клал в скир для Сигрид.
Звук, доносившийся из помещений Птицефабрики, был не похож ни на что другое, и в солнечную погоду жители района собирались на лужайках на ее территории, ложились среди вереска, любовались облаками и слушали пение новых ржанок. И за все это надо было благодарить идеи и видение Лавстара.
Любовь Индриди и Сигрид была легкой, как танец среди медовых роз, в течение пяти с небольшим лет.
