Инженер пытается прогнать наваждение. Но призрак упрямо остается там, в плену зеркала, — так на фотографиях-обманках, которыми торгуют на бульварах, рядом с добропорядочными господами пристраиваются их бледные подобия.
Гюстав с трудом отрывает взгляд от видения и впивается глазами в лицо Рестака, чтобы устоять на ногах.
— Что ты сказал, Антуан?
— Я хочу познакомить тебя с моей супругой Адриенной.
И тут же снова все становится зыбким, ибо призрак обретает реальность. Он покинул зеркало, чтобы предстать перед ним во плоти. И эта тень смотрит на него в смятении, которое может уловить один только Гюстав, ибо он и сам борется со страхом. Долго, слишком долго эти двое стоят, застыв, лицом к лицу. Антуан де Рестак слишком занят: он обшаривает взглядом зал в поисках важных персон. Любой другой на его месте был бы поражен этой странной сценой: в самом центре улья две пчелы замерли в полете, точно жители Помпей, окаменевшие прямо на бегу.
Эйфель не в силах заговорить; Адриенна де Рестак тоже потеряла дар речи. У обоих дрожат губы, повлажнели глаза, напряглись тела. Наконец она протягивает Гюставу ручку в перчатке, и он неловко пожимает ее. На ее лице промелькнула легкая гримаса боли: его пальцы стиснули женские пальчики так же сильно, как рабочему на стройке.
— Господин министр, ужин подан!
Голос мажордома возвращает их на землю. Гюстав выпускает руку Адриенны так поспешно, словно обжегся раскаленным углем, резко отворачивается и сталкивается с Локруа, который берет его под локоток.
— Я счастлив видеть вас под своей крышей, дорогой друг. Надеюсь, вы любите креветки?
Адриенна де Рестак так и не двинулась с места.
Подошедшему мужу пришлось потрясти ее за плечо, чтобы вывести из ступора.
— Ты разве не голодна?
— Да-да, конечно…
ГЛАВА 12
Бордо, 1859
Адриенна и Гюстав долго шли молча. Вскоре звук фортепиано заглушили голоса леса — птичий щебет, шорохи в зарослях папоротника, порывы теплого ветерка, ласково трепавшего листву деревьев. Гюстав почувствовал облегчение. Он всегда предпочитал общение с глазу на глаз. Среди людей ему было легко только на работе. Руководить стройкой, отдавать приказы, запрещать, принимать решения — все это он умел. Но попадая в атмосферу близких личных отношений, Эйфель неизменно смущался, терял дар речи.
— Вы что-то очень уж молчаливы.
— Я мог бы упрекнуть в том же и вас.
— О, я ведь женщина, мне не нужны слова, я объясняюсь с помощью вещей, — уклончиво ответила она.
— И вы считаете, что мужчины на это неспособны?
Адриенна остановилась и, прислонившись к стволу могучей сосны, подняла глаза к ее ветвям.
— Вы видели Эдмона: как вы считаете, он способен проникнуться поэзией этого места?
— Эдмон не мужчина, он идиот.
Адриенна усмехнулась, потом сдвинула брови: ей было интересно, как далеко зайдет откровенность Гюстава.
— Наконец-то вы высказались откровенно. Ну, а мой отец? Вы ведь не находите, что у него поэтичная душа, у моего отца?
— Нет, не поэтичная, — осторожно ответил Эйфель, теряя уверенность в себе. — Он… богач.
Адриенна сжалась, ее лицо на миг помрачнело, но тут же озарилось улыбкой. А Гюстав ощутил глухую тревогу, словно эта лесная прогулка готовила ему какую-то западню. Однако Адриенна тут же стала прежней, и его беспокойство улетучилось. Какая странная девушка! И какой странный день…
— Вы правы, деньги всё опошляют… Я охотно обошлась бы без них, если бы могла.
Гюстав запретил себе малейшую вольность, которая могла оказаться неуместной или ложно понятой. Он слишком мало знал Адриенну, и ему приходилось действовать вслепую. И вот они сидят у подножия сосны, плечом к плечу, на пышной траве, благоухающей весной и жизнью.
— Держите, — сказал Гюстав, вынув из внутреннего кармана пиджака пакет.
Адриенна схватила его с жадным любопытством.
— Ну да, нынче же мой день рождения!
Но обнаружив в пакете сугубо специальную книгу по инженерии, девушка не смогла скрыть разочарования.
— Вы, наверно, предпочли бы веер? Или платок?
Не спуская глаз с книги, Адриенна раскрыла ее и начала разрезать страницы острой шпилькой, вынутой из волос, машинально повторив: «Платок…»
Она долго вертела ее в руках, словно ларчик с украшениями, который страшновато открыть. Потом прочла вслух первую страницу, хмуря брови и забавно гримасничая, когда попадались особенно трудные слова и технические термины.
Гюстав был на вершине блаженства. Вот он наконец тот миг, которого он ждал с самого утра, готовясь к этому празднику, куда его никто не приглашал — кроме этой юной девушки, которую он и видел-то всего лишь раз, на обеде. Но теперь Адриенна наконец принадлежала ему, только ему. Смотреть, как она трудится над первой главой, пытаясь разобраться, — такое стоит всех вальсов в мире. Да что там вальсы — это зрелище куда более захватывающее и более редкостное, чем даже поцелуй. Ибо все вокруг принадлежит только им двоим — и этот свет, проникающий сквозь листву, и эта птица на низкой ветке, прямо у них над головами, которая поет, радуясь солнцу.
— Я в восторге от вашего подарка! — объявила наконец Адриенна, положив книгу на траву; непривычный язык книги утомил ее.
— Правда?
— Она не похожа на обычный подарок. Так же, как и вы.
— Как я?
— Да. Вы… вы другой… совсем другой…
Эти слова пронзили его, как стрела, пущенная прямо в сердце.
Вдруг Адриенна порывистым, почти детским движением придвинулась к нему и поцеловала в щеку.
Гюстав окаменел от изумления. Внезапно все вокруг преобразилось: птица запела громче, деревья ласково зашелестели, ветерок обернулся музыкой, такой же гармоничной, такой же ликующей, как галоп «Орфея». Для Эйфеля все это было открытием Адриенна увлекала его в новый неведомый мир — так рука тонущего властно тянула его на дно реки. Но сейчас ему не грозила гибель в воде. Эйфель дышал полной грудью, свободно, как никогда. Ему чудилось, что лес наполняет его легкие своими ароматами.
И он, сочтя порыв Адриенны естественным, нагнулся к ней, чтобы вернуть поцелуй.
Лицо девушки исказил внезапный испуг. Она побледнела, отшатнулась и, вскочив на ноги, принялась отряхивать платье.
— Ох, я, кажется, измяла платье!
Гюстав сидел в полной растерянности, не в силах говорить. Он судорожно подыскивал извинения, желая оправдать свой порыв, который считал вполне естественным. Но не мог вымолвить ни слова. В отчаянии от собственного бессилия, он нашел выход в бегстве. И кинулся, как безумец, в чащу леса, надеясь, что ему удастся оттуда выбраться. Главное — больше не встречаться лицом к лицу с этой девушкой. Никогда!
Адриенна была потрясена не меньше Гюстава. И начала приходить в себя лишь после того
