этом все знали, что вряд ли кто из «старших» будет проводить опознание, но для порядка все же существовала «подушка безопасности».
Строжайше соблюдалось лишь одно условие. В «Черепослове» допускалась проза любого жанра – хоть эссе, хоть фельетон, хоть памфлет; «Свербильник» же выпускался только в стихах. При выборе стихотворного размера действовал тот же демократический принцип – хоть ямб, хоть амфибрахий, хоть дактиль…
И любой специалист, допустивший в работе какой-то промах, мог не сомневаться, что к следующей вахте его «трудовой подвиг» будет воспет по полной программе.
Никто не сделан из железа. Бывало, что в журналах корректно, но тем не менее бесстрашно воспевались также и «подвиги», иногда совершаемые капитаном, – он лишь покрякивал, читая, но терпел и репрессий не применял: ни один журнал не был закрыт.
Мудрый капитан понимал, что эти «издания» – клапан сброса напряжения. Что бы у кого ни наболело-накипело, никто не держал камня за пазухой. У человека не накапливались негативные эмоции, и это был гораздо более действенный «производственный урок», чем строгое внушение или даже выговор в приказе. Во всяком случае все заступившие на вахту начинали работу с чтения журнала.
Глава 10
Харасавэй
С появлением на трассах Севморпути атомного ледокола сразу же была значительно продлена арктическая навигация, со временем ставшая круглогодичной. Подчас с неимоверным трудом, но атомоход все же проходил тяжелейший лед, совершенно непреодолимый для дизельных ледоколов. Уже в первую же навигацию он сумел пройти в Чукотское море и доставил на паковую льдину строителей и зимовщиков полярной станции «Северный Полюс – 10».
Практически о каждом высокоширотном рейсе «Ленина» можно было снимать блокбастер. Чего только стоил рейс к мысу Харасавэй полуострова Ямал – туда, где сейчас активно развивается порт Сабетта!
В этом уникальном рейсе на борту ледокола находилась и я.
…Железной дороги нет. Дизельный ледокол и близко не подойдет. И лишь благодаря появлению атомного ледокола стало возможным весной 1976 года провести на Харасавэй дизель-электроход «Павел Пономарев» с первыми трубами для газовиков Ямала, только начинавших укореняться на разведанном месторождении. А то, что Павел Пономарев был первым капитаном «Ленина», мне не кажется простым совпадением.
…С неимоверным трудом, напрягаясь, кажется, из всех своих «ядерных сил», когда иные торосы доходили до верхней палубы ледокола, когда капитан по двое-трое суток не уходил с мостика, буквально по сантиметру ледокол все же ломал тяжелейшие льдины. В один из этих трудных дней свободным от вахты членам экипажа разрешили выйти на лед.
…Стою поодаль от ледокола. Его корпус привычно содрогается от мощнейшего, но, увы, малоэффективного вгрызания в лед. И вдруг, цепенея от страха, вижу, что всей своей многопалубной громадой он стоит на льду!!!
К тому времени я уже знала, что в режиме серьезной работы ледокол не режет лед продвижением вперед, а колет, наваливаясь на него сверху носовой частью. Но чтоб вот так, весь, целиком, стоял на льду? Думаю, обычному человеку, далекому от кораблестроения, такое страшновато даже представить. Но я это видела.
Ужас в моих глазах, очевидно, так впечатлил спокойно стоявших неподалеку механиков, что тут же, на льдине, мне был дан короткий, но внятный урок «О принципах остойчивости ледокола, заложенных в его конструктивные особенности».
У моих педагогов не было деликатности академика Александрова, обучавшего членов экипажа «ядерным премудростям». Лейтмотивом урока было: «Почти год работаешь, могла бы уже кое-что знать». Но лекции и в такой трактовке я была без памяти рада. Даже «стоя на льду», эта махина, с которой я уже сроднилась, на бок не упадет, – какое счастье!
Когда все-таки подошли к причалу, какая же меня ждала награда за пережитый ужас! Прошло больше сорока лет, а как будто сейчас перед глазами: на берегу стоит группа людей. В некотором отдалении, за их спинами, два факела – видимо, горит бьющий из недр земли газ. Неподалеку – собачья упряжка с каюром. А сквозь дымчатую мглу облаков едва-едва, но все же пробивается нежно-оранжевый солнечный свет…
Глава 11
«Не видел столько умных…»
Наряду с выдающимися учеными на ледоколе нередко можно было встретить курсантов ЛВИМУ, проходивших здесь производственную практику. Помню, один из них, совсем юный, получив очередной урок в глубинных недрах машинного отделения, из последних сил ввалился в дверь технического архива, где я работала, а практиканты с утра до вечера что-то мудреное изучали. Рухнув на скамью перед столом с чертежами, паренек буквально выдохнул: «Никогда не видел столько умных людей в одном месте!»
Ах, молодец! Практикант своей еще нежной душой уловил самое главное и самое значимое, что позволяло такой сложной машине, как атомный ледокол, успешно работать в запредельно трудных условиях, – обилие умных людей на ней.
Живые эмоции человека, который не разбирается глубоко в предмете, и его непосредственные впечатления от увиденного и пережитого бывают по-своему интересны.
Как ледокол сражался со льдом, рейс от рейса расширяя границы арктического судоходства, видели все. Но мало кому везло, как юному курсанту, за трудовыми победами увидеть глубинную, внутреннюю жизнь экипажа, узнать о существовании неких неписаных заповедей, без строжайшего соблюдения которых невозможно было обеспечить успешную проводку судов в условиях Арктики.
Все знали, что никто не будет наказан за ошибку в работе. Если ничего не скрыл и сразу же показал, где ошибся, – скорее всего, будешь спокойно работать дальше. Тем самым предотвращались возможные тяжелые последствия ошибок.
Смертным грехом была ложь. За ложь, даже, казалось бы, не влекущую тяжелых последствий, следовало немедленное списание с ледокола, сколь бы ценным ни был специалист. Наблюдала. Не кто-нибудь, а главный физик провинился всего лишь в том, что «состыковал» какие-то показания. И он сам, и другие специалисты знали, что эта «состыковка» ни на молекулу не повлияет на работу ледокола, тут и говорить не о чем. Но когда когда «состыковка» была обнаружена, главный (!) физик атомохода был погружен в вертолет и отправлен на Диксон и в дальнейшем уволен.
Глава 12
Гости «Ленина»
Почти в каждом рейсе на борту присутствовали журналисты – и пишущие, и снимающие. Довольно часто бывали кинодокументалисты.
Большинство кают на ледоколе – одноместные. Но в каждой, помимо койки, есть еще и диван.
Члены экипажа понимали интерес страны и мира к уникальному кораблю и радушно принимали гостей. Плату брали со всех одну: душевный разговор со свежим человеком и новости с Большой земли.
В каждом рейсе присутствовало немало специалистов с предприятий, строивших ледокол, особенно тех, кто участвовал в создании атомного реактора. Да
