конфуцианское требование уменьшения налогов и повинностей могло отражать интересы всех тех, кто нес их бремя, в том числе простолюдинов-землевладельцев, а конфуцианское осуждение практики «объединения и совмещения в одних руках» (бин цзянь [39]) полей и прочего имущества бедняков[150] (а также требование некоторых конфуцианцев, но не тех, чьи мнения отражены в «Янь те лунь», об ограничении размеров частной собственности на землю) — интересы всех тех, кто страдал от концентрации земельной собственности в руках богачей, в первую очередь интересы мелких земельных собственников. Матида Сабуро [39а] (1965) справедливо отмечал, что при сочувственном и отзывчивом отношении к земледельцам конфуцианские интеллектуалы не могли отождествлять себя с ними, ибо «ели, не занимаясь землепашеством»[151]. Действительно, «знаток писаний» говорит, цитируя «Мэн-цзы [40]»: «Поэтому, «если бы не благородные мужи, некому было бы править маленькими людьми; если бы не маленькие люди, некому было бы кормить благородных мужей». [Этим мужам] не годится пахать и ткать, как простолюдинам и простолюдинкам. Если благородный муж пашет, а не учится, это путь смуты»[152]. Конфуцианцы относили себя к правящему слою «благородных мужей». Они едва ли «представляли» широкие слои земельных собственников, принадлежавшие к господствующему классу. Их взгляды в лучшем случае могли в чем-то отражать настроения и чаяния широких слоев сельского населения, которому грозили аппетиты богачей-землевладельцев и на чьи плечи бременем ложились налоги и повинности — не более того.
Что до конфуцианского отношения к удельным царям (чжу хоу ван), то при Цинь (213 г. до н. э.) конфуцианцы выступали за учреждение уделов по образцу Инь [40а] и Чжоу, при Хань (судя по словам Дун Чжун-шу) считали уделы нормальным компонентом «пути истинного царя», необходимым во всякой мироустроительной монархии[153]; но такой взгляд на удельную систему соответствовал официальным взглядам и установлениям династии Хань, которая полагала эту систему полезной и сочетала ее с системой «округов и уездов», стараясь лишь свести на нет опасное для себя могущество удельных царей, ослабить (но не уничтожить) уделы[154]. Во II в. до н. э. у части конфуцианцев были связи с некоторыми удельными царями, в частности, с царями Хуайнань [41] и Хэншань [42], которые впоследствии составили заговор с целью мятежа против У-ди[155]. Но в «Янь те лунь» «знаток писаний» отмежевывается от этих конфуцианцев, связавшихся с заговорщиками. Он указывает, что поведение, не подобающее подданному, отвратительно конфуцианцу, что «благородного мужа» «нельзя вынудить учинить смуту», и дает понять, что в преступлении небольшой части конфуцианцев нельзя обвинять их всех. Высоко оценивая Чао Цо и, видимо, считая его конфуцианцем, «знаток писаний» хвалит его за стремление урезать владения и подорвать могущество удельных царей: «Он обдумал план для десяти тысяч поколений... был предан [дому] Хань, но враждебен удельным правителям...»[156]. Из этого видно, что конфуцианцев из «Янь те лунь» нельзя считать идеологами удельных царей, о которых они рассуждали не как защитники сил сепаратизма, а как лояльные кандидаты на должности императорских чиновников.
Многочисленные попытки изобразить Сан Хун-яна как представителя феодального класса новых землевладельцев, в сущности, основаны на мысли, что в дискуссии он представлял государство, которое авторы попыток рассматривают как феодальное. Следует подчеркнуть, что он представлял интересы именно государства (феодального или нет — вопрос другой), а интересы землевладельцев — лишь в той мере, в которой оно их учитывало.
Мнение, что Сан Хун-ян представлял на дискуссии точку зрения класса купцов (особенно крупных), тоже противоречит фактам. Он принадлежал к бюрократии, вышедшей из купцов и ремесленников. Можно сказать, что он использовал опыт купцов и их идеологию, выступая в качестве представителя бюрократии и идеолога централизованной империи[157]. Во взглядах Сан Хун-яна есть сильные антикупеческие тенденции: по его мысли, государство должно взять в свои руки значительную часть сфер купеческой деятельности — ремесленного производства и торговли — через казенные монополии на соль, железо и опьяняющие напитки, а также через продажу налоговых поступлений; оно должно заниматься перевозкой этих поступлений, монополизировать и унифицировать денежную систему, устанавливать твердые цены на рынке, а в связи с этим потеснить и обложить налогом купцов и промышленников, не исключая крупных[158]. Ху Цзи-чуан пытался представить дело так, что крупные железоделы и солевары, становясь чиновниками, ведающими железом, «делили прибыли с торговым капиталом, занятым выплавкой железа», а страдали от монополий лишь средние и мелкие торговцы и ремесленники[159]. Это неверно. Комплекс мероприятий Сан Хун-яна был направлен против частных купцов как класса и мешал их торгово-промышленной деятельности в качестве частных предпринимателей; если при этом часть богатых купцов — железоделов и солеваров — получала возможность социального «восхождения», превращаясь в чиновников, те, как отмечал В. И. Кудрин, «уже не выражали интересов богатого купечества в целом»[160].
Итак, попытки изобразить конфуцианцев и легистов в дискуссии 81 г. до н. э. как представителей тех или иных классов и социальных групп частных собственников не дали удовлетворительных результатов; в лучшем случае они выявили, в чьих интересах было то или иное отдельно взятое «требование» спорящих. Думается, что эта неудача не случайна. Конфуцианцы и легисты не могут трактоваться как члены современных политических партий, концентрированно представляющих в национальных масштабах те или иные классовые интересы[161]. Это не значит, что отдельные чаяния разных классов и социальных групп не нашли никакого отражения в обоих учениях. Мы хотим сказать, что экономические и другие программы, выдвинутые конфуцианцами и легистами, не могут быть полностью отождествлены с требованиями какого-либо одного класса или одной общественной группы. В то же время эти программы служат органическими компонентами двух внутренне связных мировоззрений.
В истории эти экономические программы были на какое-то время в целом приняты империей: конфуцианская — при Ван Мане, когда наряду с ней были введены легистские экономические институты; легистская — при У-ди, когда ее принятие компенсировалось его покровительством конфуцианству.
При Ван Мане (9 г. н. э.) запрет на куплю-продажу земли и рабов продержался всего три года, привел к бесчисленным нарушениям лицами из разных слоев общества — от министров до простолюдинов — и стал одним из источников возмущения землевладельцев против Ван Мана[162]. Следовательно, конфуцианцы находились в это время в более очевидной и тесной связи с государством, которое временно приняло их программу, чем с землевладельцами в целом, которых не устроило введение системы «колодезных полей». Ханьские конфуцианцы взяли эту систему из своей письменной традиции, она являлась фактом их идеологии, рассматривалась как идеальная[163] и неоднократно рекомендовалась престолу для немедленного или постепенного введения.
