- А теперь валяй говори, почему заставил ломать комедию, Александр. Учти, времени у нас мало.
- Какая там комедия, Александра Ивановна, нужно срочно всю банду вылавливать, во главе с прокурором столицы Зимариным… Да нет, я не брежу, я постараюсь покороче, хотя эта история не одного дня…
Романова достала блокнот и авторучку, но, сделав две-три заметки, отложила блокнот в сторону и просто слушала, устремив на рассказчика ставшим тяжелый взгляд.
- У вас в голове от моего рассказа салат "оливье" образовался, Александра Ивановна?
- Образовался. Но вообще-то мне больше всего хочется прямо сейчас уйти на пенсию, неожиданно заключила Романова и также неожиданно добавила: Давай дальше. И вот еще что. Кому-то очень хочется видеть тебя мертвым. Давай доставим им это удовольствие? Что ты так смотришь?
- Вообще-то это идея… нетвердым голосом произнес Турецкий.
- Вот ты эту идею и поверти, пока я поговорю с доктором. Во-первых, это нам руки развяжет, наши враги потеряют бдительность, мы выиграем время. Во-вторых, за тобой прекратится охота…
Елена Петровна Сатина набрала дрожащей рукой ноль-два.
- Товарищ дежурный, куда мне позвонить, мой сын не пришел ночевать, я уж по больницам звоню, звоню, может, случилось чего.
- Сюда и звонить. Фамилия, имя, отчество.
- Саша, ой, Турецкий, Александр Борисович.
- Год рождения.
- Тысяча девятьсот пятьдесят девятый.
- Место рождения.
- Здесь он родился. В Москве то есть.
- Ждите, гражданка.
Долго ждать не пришлось, информация подобного рода заносится в компьютер по поступлении.
- С такими данными, гражданка, никаких случаев не зарегистрировано. Есть несколько неизвестных лиц, поступивших в различные лечебные заведения и морги.
- Ой, как это "неизвестных"? Может, это мой Саша, умер, а мы…
И Елена Петровна начала громко всхлипывать в телефон.
- Успокойтесь, гражданка, назовите приметы вашего сына.
- Приметы?… Высокий такой, красивый, спортсмен замечательный…
- Одет во что?
- Одет?! Джинсы синие, рубашка голубая, кеды импортные, старенькие совсем.
- Рост, цвет волос, комплекция.
- Я ж говорю высокий. Вам точно надо? Под метр восемьдесят. Волосы какого цвета… он был раньше совсем светлый, потом потемнел.
На другом конце провода послышался тяжелый вздох и наступило длительное молчание.
- Особые приметы есть?
- Это какие же особые? Родинки, что ли?
- Шрамы есть у него?
- Есть, есть шрамы, работа у него такая. Опасная.
- Это какая же?
- Следователь он, в городской прокуратуре работает. У него на руке шрам, из пистолета в него стреляли, и возле пупка, финкой полоснули.
- Я вам дам номер телефона одной больницы. Записывайте…
Елена Петровна перевела дух и снова сняла трубку.
- Мне ваш телефон в милиции дали, у вас там человек находится, может, это мой сын.
- Фамилия, имя…
- Турецкий, Александр.
- Таких нету.
- В милиции сказали, по приметам сходится.
- А-а, в боксе который, без сознания?
- Это мой сын, наверно. Я сейчас же приеду. Он что в тяжелом состоянии?
- В тяжелом. Приезжайте скорее.
Елена Петровна положила трубку и с тревогой посмотрела на Романову.
- Да не беспокойтесь, Елена Петровна, я с ним полчаса назад разговаривала, и доктор сказал, что ничего страшного нет. Они там в больнице выполняют нами данную инструкцию. Собирайтесь, поедем туда, вам предстоит сыграть роль гораздо более неприятную, чем сейчас по телефону.
- Да, вы мне уже объяснили. Только артистка-то я неважная, да и на сцене последний раз стояла лет двадцать пять тому назад. А в жизни мне играть не приходилось, да еще в такой ситуации.
Турецкий чувствовал себя весьма некомфортно в ожидании предстоящего спектакля, в котором ему самому была отведена роль собственного трупа. По роду службы ему приходилось бывать в моргах гораздо чаще, чем многим другим, и эти посещения не доставляли ему ни малейшего удовольствия. Однако дежурный доктор увлекся сценарием лицедейства с таким рвением, что Турецкий немного успокоился, хотя и заподозрил в докторе скрытого мошенника. Турецкому также грозила перспектива присутствовать через несколько дней на собственных похоронах, но он надеялся, что до этого срока ему со товарищи удастся отложить эту процедуру лет на пятьдесят.
Его начало клонить в сон, но в дверях бокса, куда его перевели полчаса назад, появилась мать с таким естественно-горестным лицом, что сон его испарился в мгновение ока.
Подготовка к представлению началась.
Веселый доктор в дополнение к ранее посланной телефонограмме информировал органы милиции о том, что неизвестный гражданин, доставленный ночью в его отделение больницы дежурным патрулем четвертого отдела ОРУД-ГАИ, скончался в результате травмы, не приходя в сознание. По заявлению гражданки Сатиной Елены Петровны, он оказался следователем Московской городской прокуратуры Турецким Александром Борисовичем.
В момент получения этой информации ответственным дежурным по ГУВД Мосгорисполкома в помещении дежурной части (Петровка, 38) случайно оказался помощник майора Грязнова старший лейтенант милиции Горелик и немедленно выехал в нужном направлении.
О событии также было сообщено по месту работы скончавшегося следователя. Принявший это сообщение следователь Чуркин пришел в неописуемое замешательство, однако, после консультации с заместителем прокурора г. Москвы Амелиным, он прикатил в больницу в сопровождении двух понятых для проведения опознания по всем правилам следственной науки.
К моменту появления этой компании участники операции пришли в состояние полной боевой готовности: Турецкий, получивший инъекцию какого-то чудовищного снадобья, возлежал бездыханный на столе в морге с лицом цвета бледной поганки и начальными признаками трупного окоченения. Елена Петровна неподдельно плакала в приемной, старший лейтенант Горелик с удрученным видом и форменной фуражкой в руке стоял возле дверей морга.
Дежурный доктор Давид Львович просил провести церемонию опознания побыстрее: у него закончилось время дежурства. Педантичный Чуркин кривил рот в усмешке и писал протокол опознания со всеми подробностями. Когда с формальностями было покончено, доктор обратился к Чуркину и не то задал вопрос, не то констатировал факт:
- Я смотрю, вы не очень расстроены потерей коллеги…
- Бывшего, доктор, бывшего. Вы видите перед собой государственного преступника, совершившего побег из следственного изолятора, театрально изрек Чуркин и покинул помещение морга.
