башни. А дальше, за ними, туман сгущался уже так плотно, что ничего нельзя было рассмотреть.
Над входом в клуб призывно сияла вывеска в форме глаза. Радужку заменяла стилизованная луна — Падчерица, но не уныло-блёклая как в реальности, а приукрашенная, нарядно-лимонная. Вместо зрачка чернел женский силуэт со всеми сопутствующими изгибами.
В зале царила интимная полутьма. Народу было пока немного. Стэн занял маленький столик с краю, чтобы видеть и зал, и сцену. Заказал себе виски — чистый, без льда — и ещё раз внимательно огляделся.
Публика была здесь приличная, но без вызывающей роскоши. Мужчины при галстуках, дамы в коктейльных платьях. Над столами витал сигаретный дым. Короче говоря, вопреки страшилкам от Фрэнки, ничего зловещего здесь пока что не наблюдалось. Хотя, конечно, Стэн и не ожидал, что на него с порога набросятся бандиты с ножами. Или маньяки с пилами.
Саксофонист на сцене, невысокий и пожилой, наигрывал блюз. Ему никто не аккомпанировал. Мелодия не имела строгого, чётко выверенного ритма. Она как будто блуждала в табачной дымке, искала выход — наружу, из душного полумрака, сквозь полог туч в бескрайнее небо, где луны светят чисто и ясно.
От этих звуков щемило сердце и прорастали воспоминания о чём-то прекрасном, чего никогда не происходило. Как будто заново расцветал позабытый сон, в котором люди не скалятся друг на друга, не впадают в лунный психоз и не таскают с собой заряженные стволы.
Казалось, ещё минута, и сон проявится окончательно, станет материальным, а город растворится бесследно — вместе с туманом и сквозняками, конторами и дорогами, монорельсовыми путями и картинами в галереях.
Стэн слушал, а сигарета тлела в руке, осыпаясь пеплом на стол.
Когда саксофонист доиграл, ещё несколько секунд висела полная тишина, потом ему негромко захлопали. Стэн встряхнулся, сунул окурок в пепельницу. Глотнул виски — и вновь задумался о произошедшем в обед.
Тогда, в забегаловке рядом с полицейским участком, он, конечно, не стал преследовать Фрэнки. Было бы глупо устраивать беготню на глазах у копов. Но то, как тощий любитель бургеров отреагировал на упоминание Вестника, не добавило оптимизма.
И вообще, это дело о пропавшем художнике разбухало и ширилось с пугающей быстротой, хотя поначалу казалось простеньким. Охотнее всего Стэн сейчас позвонил бы Эмили и сообщил бы ей, что ничего не выйдет. Тем более что даже не взял аванс. Да, формально он в своём праве, но…
— Встречайте, — сказал ведущий. — Саманта Найт, несравненная и прекрасная.
На сцену вышла певица.
Стэн медленно поставил стакан на стол.
Она была в тёмно-красном облегающем платье. Этот наряд казался и строгим, и волнующе-чувственным — сногсшибательный парадокс. Он не скрывал достоинств — и всё равно будоражил воображение. Узкий подол прикрывал колени, но подчёркивал округлые бёдра. Ткань обтягивала высокую грудь, а тонкие плечи был открыты.
Стэн не запомнил ни единого слова из её песни — лишь смотрел неотрывно, боясь вздохнуть. Луч прожектора выхватывал фигуру певицы из полумрака, и свет струился по её распущенным волосам, отблёскивал платиной.
Потом она замолчала.
Он понял это лишь потому, что свет изменился. Погас прожектор, а обычные лампы засветились чуть ярче. Люди за столами задвигались. Певица отступила от микрофона. Какой-то тип, сидевший у сцены, подскочил, неистово аплодируя.
Женщина в красном поклонилась коротко и изящно, помахала рукой всем зрителям сразу. Равнодушно кивнула типу у сцены, который пожирал её взглядом. Медленно оглядела зал, словно выискивая кого-то.
И посмотрела прямо на Стэна.
Он сначала подумал, что ему померещилось. Даже оглянулся на всякий случай, но позади не обнаружилось никого. Певица же, заметив его сомнения, улыбнулась. А затем спустилась со сцены и подошла к нему.
Стэн ущипнул себя, но наваждение не развеялось.
— Вы позволите?
— Да, — сказал он, приподнимаясь, — прошу вас.
— Благодарю. Вы не из наших завсегдатаев, верно? Я вас раньше не видела.
— Впервые зашёл.
Глаза у неё были большие, голубовато-серые.
— Вы не очень-то многословны, — констатировала она. — Но, надеюсь, вам понравилась песня?
— Не знаю, — честно признался Стэн, — я её не слышал. Смотрел на вас.
Она засмеялась:
— Я могла бы обидеться, что вы не оценили мой вокальный талант. Но ваш простодушный комплимент мне по вкусу. Как ваше имя?
— Стэн.
— А моё — Саманта, но вы, наверное, уже знаете. Рада знакомству, Стэн. Хоть вы и скромничаете, но мне почему-то кажется — вы из тех, кто умеет смотреть и слушать по-настоящему. Поэтому я и подошла к вам.
— Это лучшее, что со мной случилось сегодня.
— Только сегодня?
— Я боюсь отпугнуть вас, переборщив с комплиментами.
— Не волнуйтесь, я не пугливая.
— Буду знать. Разрешите вас угостить?
Она качнула головой с сожалением:
— Не сочтите за грубость, но откажусь. Расслабляться мне пока рано. Так что, если не возражаете, посижу с вами просто так минуту-другую.
— А вы давно выступаете в этом клубе?
— Года два, пожалуй. А что?
— Жалею, что раньше не заходил.
— Ну, это поправимо. Мы ведь встретились всё-таки, разве нет?
— Вы правы. Буду сегодня слушать все ваши песни.
По её лицу пробежала тень:
— Сегодня не самый удачный вечер. Да, обычно я пою допоздна, но сейчас мне надо уехать. Меня ждёт… А впрочем, неважно, это не относится к делу. Не всегда мы занимаемся тем, что нам по душе…
— У вас неприятности?
— Нет-нет, Стэн, всё хорошо. Не берите в голову. Лучше расскажите мне что-нибудь о себе. Чем вы зарабатываете на жизнь?
Стэн ощутил неловкость. Он бы, конечно, мог поведать о том, как вчера шпионил за бизнесменом, который в свою очередь проворачивал какую-то махинацию за спиной у партнёров. Или о том, как на прошлой неделе выследил, где почтенный отец семейства прячет молодую любовницу. Но вряд ли эти истории впечатлили бы красавицу в красном платье.
— Я фотограф, — ответил Стэн.
— Правда? Значит, не зря я предположила, что у вас — особенный взгляд. Это, наверно, интереснейшая профессия?
— Да, пожалуй. Хотя бывает по-всякому.
— Вы по-прежнему лаконичны. Но теперь я понимаю причину. Ваш инструмент — не слова, а изображения. Мне служит микрофон, а вам — фотовспышка. Что ж, я заинтригована и очень хочу увидеть ваши работы. У вас своё ателье?
— Жаль вас разочаровывать, но у меня всё несколько прозаичнее. Начинал как штатный фотограф в полицейском участке. Потом перешёл в газету. Сейчас работаю… гм… несколько
