монет. Но, нет, нет, этот не будет связываться с фальшивками, слишком сложно. Вот старик Пиньята может. Даром, что однажды перехитрил сам себя и попал в неприятности с подельниками, отчего и получил говорящее прозвище и катетер с мочеприемником. Старого «Пиньяту» Холмса мы откладываем в сторону и слушаем дальше.
Супермен? Тупой Джонни? Эти сидят. Второго так вообще брали с шумом и треском, с начальственным рыком до небес. С суперсекретными бойцами в балаклавах. Их прилетел целый борт, севший на военной базе неподалеку. У Тупого Джонни обнаружился огромный арсенал, достаточный для того, чтобы свести с ума пару сотен любителей пушек. Перечень трофеев занял два с половиной листа. Начиная с пистолетов и заканчивая китайской зенитной установкой.
А потом Рубинштейн заметил эту щелочь. В третьей промышленной не было прачечной.
Я прерываюсь и наливаю кофе. Миссис Лиланд дымит трубкой в своем неизменном кресле на террасе, у ее ног стоит верная бутылка шерри. С кухни тянет тушеным мясом. Где-то вверху самолет метит небо инверсионным следом.
— Вы будете рыбу или мясо? — спрашивает стюардесса там — наверху. Я отпиваю из чашки и рассматриваю капельки голубой краски на руках. Рыбу или мясо? Отбеливатель или щелочь? У времени длинные ноги. Оно бежит быстрее, чем ты успеваешь соображать. Мы копались с этим делом ровно месяц.
В день, когда мы все поняли, его величество явилось в новых туфлях.
— Настоящий Карден, чуваки! — заявил Мастодонт, неуверенно топая по кабинету к столу, — взял на распродаже в Карэфуре. Там все буквально смели. Пришлось поработать кулаками.
Он продемонстрировал темные грабли в шрамах и с ороговевшими ногтями, а потом показал на блестящие туфли, столь же уместные на его огромных поршнях, как лорнет в руке клошара. Они производили впечатление, сводили с ума своим блеском, пахли всеми сортами кожи одновременно и немного носками счастливого владельца.
— Всего на два размера меньше, но думаю, разносятся. Надо поставить профилектику — подошва скользкая. За двадцать монет у людей будто кукушка потекла. Толпа была как на бесплатной раздаче супа. Творился сплошной Арагимнедон и геморрой у корзин. Кому-то даже откусили ухо, как тому чуваку Холифилду, просекаете? Что там в брехаловках, Макс? Про нас опять пишут?
— Нет, Моба. Главные новости на сегодня — война в Сирии.
— Война в Сирии?
— Да, вроде бомбят Дамаск. Как тогда, в Ираке.
Удовлетворенный тем, что кому-то сейчас хуже, чем нам, Мастодонт уселся за стол. Солнце, робко заглядывающее в нашу нору, освещало обычную свалку: кучу рекламок пиццерий и китайских ресторанчиков (тех, что с доставкой) вперемешку с бумагами в работе.
— Мы тебе хотим кое-что показать, Эдвард, — произнес Мозес Рубинштейн и нырнул в папку. — Триста килограмм щелочи, поставлено две недели назад в адрес гидравлической мастерской Чань Ван Бао. На сегодня есть еще один заказ — опять на триста.
— Чань Вань? — безучастно уронил Толстый, рассматривая свежее пятно на кепке. — Эти косоглазые ребята такие выдумщики по части имен. У меня одного знакомого звали Чай, просекаете? А фамилия у него была Хунь! Чай Хунь!
Схватив со стола первую попавшуюся бумажку с печатью, он поплевал на нее и принялся бороться за целомудрие головного убора. Пятно не сдавалось. В тот момент его можно было снимать в рекламе моющих средств. Надо признать: мистер Персил просто сопливый пацан по сравнению с Его толстым величеством. За один только кадр с тем, как Мастодонт натирает сальное пятно на кепке, могли передраться ББДО с Публисисом. От усердия гений санитарии высунул язык, на котором дохли хилые бактерии золотистого стафилококка.
— Ты, не понимаешь, Эдвард, — ископаемое порылся в столе и извлек небольшой плоский пузырек без этикетки. — Я вот добыл немного из свежей партии.
Он свинтил пробку, и в нашей конуре отчетливо и зло запахло химией. Воняло так, что хотелось выбежать. Я зажал нос и, сдерживая смех, смотрел на старую рухлядь, тот был невозмутим. Казалось, что химические миазмы вступив в реакцию с лекарствами, обращавшимися по большому кругу кровоснабжения великого больного, побудили того к жизни. Обычно поникшие усы топорщились, в глазах гулял шальной блеск, а на щеках пылал румянец. Он напоминал старую деву, которой, наконец, обломилось остаться наедине с молодым мулатом. И упускать этот шанс она не собиралась.
Его величество повело носом и высказалось в том ключе, что такую склянку неплохо бы подкинуть в редакции брехаловок, что писали про нас глупые статьи. И еще заиметь пару литров для всей легавки во главе с Соммерсом, потому что, тот уже достал путаться под ногами.
— Ты, не понимаешь, Эдвард, — голосом нобелевского лауреата по химии, объясняющего сыну-лоботрясу из чего состоят кишечные газы, повторил Рубинштейн. Он привстал со стула и помахал склянкой, вызывая еще больший водопад смрада. — Это, не щелочь!
— Ба! Да хоть бы что! Ты же знаешь этих вьетнамцев, они едят тухлую селедку и пьют бензин на завтрак. Тот Чай Хунь был гимнастом в цирке, просекаете? Мы с ним как-то забились на десять монет, кто больше съест чилакилес с халапеньо, ну, и что вы думаете?
— Что? — заинтересованно влез я.
— Он сделал меня на раз-два, — сообщило мое толстое начальство, отложив кепку в сторону. — Меня! Потом, правда, подхватил несварение прямо на триперции, во время представления, просекаете? С восьми метров уже уделал всех! Как из брандспойта! Тогда пришлось срочно делать ноги, потому что в первом ряду сидел мэр с женой. Его ловила вся легавка, но он все-таки ушел.
Сообщив эти важные сведения Его Невозможность радостно гоготнул. Разница в одну букву между «сделал» и «уделал», делала его счастливым, раскрашивая слепое лицо судьбы новыми красками.
Рубинштейн захихикал, как девочка в выпускных классах колледжа над каталогом интимных принадлежностей для семейного счастья, и поставил склянку на стол. Прозрачная жидкость в ней по-прежнему воняла. Щелочь или отбеливатель?
Тогда это было еще не понятно. Именно в тот момент, мы ничего не знали. Я доливаю кофе из кофейника. Через сад миссис Лиланд пролетает отчаянная цикада. Она надсадно жужжит, как большая муха, а потом теряется в листве деревьев. Загадки. Загадки, окружают нас. Они красивы эти тайны и будоражат воображение. Все всегда возводится в степень. Во вторую, в третью. Это как с
