Книга Кошмары - Ганс Гейнц Эверс

так и не получила ответа. В конце концов, после нескольких записок впустую, директриса школы начала подозревать, что что-то неладно. Поэтому она лично посетила опекуншу девочки. Та особа, вдова чиновника банка, живущая за счет скромных процентов с имущества, приняла директрису весьма радушно. Дамы где-то с получаса проговорили о прекрасной Юстине, чье очарование восхищало обеих; когда директриса уже собиралась уходить, ей внезапно вспомнилась цель своего визита, и она упрекнула вдову, что та не удосужилась ответить ни на одно письмо, и любезно попросила впредь в случае очередной болезни девочки найти время написать объяснительную записку, как того требуют школьные правила.

Вот тут-то и выяснилось, что никаких писем опекунша не получила, а маленькая Юстина за последние полгода ни дня не жаловалась на плохое самочувствие.

После разоблачения девочка поначалу смутилась и испугалась, но вскоре приняла хладнокровный вид. Ни слова нельзя было выудить из нее. Куда подевались все письма? Где она брала деньги на цветы и безделушки? Где пропадала в те дни, когда прогуливала?

Молчание. Ни мольбы, ни упреки не давали результата. Директриса даже пошла на крайние меры и с одобрения совершенно опешившей тетки решила высечь девочку, но и это не помогло. Юстина стиснула зубы. Она не кричала, не плакала… и так и не проронила ни слова.

Целую неделю продолжались эти допросы, но так ничего и не разрешилось. В конце концов им пришлось оставить попытки узнать хоть что-то от самой девочки.

Однако директриса была не из тех женщин, которые так легко сдаются. Возможно, с другим ребенком было бы проще справиться, но эта хорошенькая, уравновешенная и на редкость смышленая девочка твердо отстаивала свой интерес. Итак, директриса обратилась за помощью к одному знакомому полицейскому, и с этого момента за каждым шагом девочки наблюдали тайные агенты, которых в городе было неимоверное количество. Тем не менее прошло еще не меньше двух месяцев, прежде чем что-то выяснилось, но совсем немного: один из полицейских заметил, как Юстина около минуты беседовала с каким-то пожилым господином по дороге в школу. Решено было пока ничего не предпринимать и продолжать наблюдать за Юстиной и пожилым господином, кем бы он ни был, соблюдая все меры предосторожности. Это наблюдение продолжалось еще несколько месяцев, и все это время Юстина оставалась самым милым и очаровательным ребенком во всей школе. Только теперь она будто стала еще задумчивее и тише, чем ранее, и всегда переутомлена. Результаты же столь длительного наблюдения оставались весьма слабыми: один или два раза было замечено, как пожилой господин, личность которого очень быстро установили, лишь поздоровался с девочкой мимоходом. Ничто не говорило о том, что встреча была запланирована заранее. Полиция готова была прекратить слежку за ненадобностью, как один случай наконец пролил свет на происходящее.

Во время ночного патруля полиция задержала одного опасного преступника, и прямо посреди улицы он снова вырвался. Парень бежал, не обращая внимания на выстрелы за спиной.

На Одиннадцатой улице он вскочил в первый попавшийся дом и на мгновение исчез там. Свистки преследователей тем временем собрали вокруг дома целую толпу чиновников – дом перестраивался по всем мерам искусства. За три считаных минуты заблокированы были задний выход, подвал и чердак. У преступника не оставалось путей к отступлению.

После начался тщательный обыск всего дома, комната за комнатой. Не вдаваясь в подробности, искомого преступника Чарли Гурски, главу банды «Боулинг-Грин-Крэкерс», известного также как «Кошер Кид», найти так и не удалось. Однако в комнате профессора музыки Ларса Петерсена полиция застала маленькую девочку, одетую только в шелковую рубашку, которая явно принадлежала не ей. Полиция забрала обоих.

На следующее утро, не обнаружив Юстину дома, ее тетка в растерянности побежала в школу. Директриса обратилась к своему знакомому полицейскому. Он в свою очередь обзвонил все отделения, поэтому личность ребенка, которого забрали на Одиннадцатой улице, установили очень быстро.

Юстина отказывалась что-то говорить. Конечно, ее сразу же лишили опеки тетки, но благодаря слезным мольбам последней и вмешательству директрисы девочку не отправили в детское отделение тюрьмы, а дали на поруки матроне по делам несовершеннолетних. До начала судебного разбирательства она должна была оставаться под строгим присмотром дамы в ее квартире. Ее судьба была предрешена: при любом исходе дела ее должны были отправить в исправительное учреждение. Там ее юность будет загублена, подобно другим, а потом она вернется к обычной жизни, сломленная и душой, и телом, ведь там она будет окружена грубыми, демонстративно набожными воспитателями, чье единственное желание – выбить дьявола из своих подопечных, тем самым снискав в первую очередь благословение самим себе. Там Юстина будет поругана, пристыжена, подавлена, не раз и не два побита розгами, и компанию ей будут составлять умственно отсталые, унаследовавшие отклонения в психике и наполовину безмозглые субъекты, в ком склонность к греху сдерживалась лишь кнутом. Вот что должна была вынести Юстина ван Штраатен без какого-либо сострадания. Все это слишком хорошо понимали и отчаявшаяся тетушка, и директриса, и учителя, и матрона, и полицейские, и чиновники суда, которые имели какое-то отношение к этому делу. Они все это знали и все очень сожалели. В конце концов, нельзя было не сострадать этому чудесному ребенку. Но, к сожалению, уже ничего нельзя было изменить. Ведь, как говорил судья Мак Гуфф, тот, кто заварил кашу, должен ее расхлебывать.

Ужасающее будущее бедной девочки, столь красочно описанное судьей, конечно же, поразило присутствующих в самое сердце. С одной стороны, он убеждал, как превосходно подобные учреждения управляются государством, разъяснял, каким образом при помощи исключительной строгости в подопечных искореняются все преступные инстинкты и прививается религиозность и мораль, но отмечал, что, с другой стороны, есть и опасность для подопечных подхватить тлетворный вирус друг от друга. Так он превосходно справился со своей задачей – вызвать у слушателей и репортеров жалость по отношению к несчастной девочке и вместе тем глубокое отвращение к тому мерзавцу, из-за которого она оказалась втянута в эту трясину. Его успех был и в том, что профессор музыки начал всхлипывать, а на глазах его выступили слезы. Тогда судья повернулся к нему с вопросом, почему он не подумал о последствиях раньше, ведь теперь, к сожалению, уже слишком поздно.

В этот момент Мак Гуфф заметил, как в зал суда вплыла матрона, приставленная к девочке. Он подозвал ее к своему столу.

– Где Юстина? – спросил он.

– Сбежала! – пояснила матрона.

На этот раз судья не смог подавить свой гнев. Он злобно пыхтел и бранил ее, забыв о своем благочестии и угрожая «прижать по закону». Перед всеми присутствующими он назвал