мне непонятно, каким образом я, маленький человек, ликвидировал кадровый застой?
— Видите ли, — начал пояснять мне работник отдела кадров, — все мы небезгрешны и ждем повышения. Одному хочется стать замом, другому помом, третьему оседлать кресло начальника. А где взять всем должности? Негде. Десять лет сидели мы без движения, и вот теперь, спасибо вам, все мы двинемся.
— И каким же образом?
— А очень просто. На вашем штатном окладе и ставке двух упраздненных уборщиц мы учредим одну высокую должность. На эту должность посадим засидевшегося пома. На место этого пома — престарелого зама, и, как видите, все кадры райконторы придут в движение, все засидевшиеся получат повышения.
Распалился зуд повыситься за счет ближнего и во мне. Я смерил работника кадров изучающим взглядом и, побарабанив пальцами по крышке стола, вопросил:
— Ну, а если я.
— Что вы? — испуганно вскочил Пелепейка.
— Если я не пойду в отставку, откажусь… Благо боль под ложечкой у меня прошла, и я здоров как дуб.
— Душегуб… Грабитель, — прохрипел Пелепейка и потянулся к графину.
Большой акафист
Отец Ираклий опустошал шестую лампадку зубровки, когда в опочивальню вошла сгорбленная старушка и, перекрестившись на образ святой троеручицы, робко проговорила:
— Бог в помощь, батюшка. Не откажите грешной в прощении.
Святой отец торопливо проглотил соленый огурец, перекрестил рот и хотел было выпроводить грешницу за дверь, но, увидев в руках старухи кузовок с яичками, радостно улыбнулся. На припухшем ото сна и выпивки лице его отразилось блаженное довольство и умиление, в глазах вспыхнул радостный огонек.
И еще бы! Почти все знойное лето отец Ираклий просидел без дела, гоняя по пустынному храму безбожных воробьев, поселившихся в иконостасах. Ни венчаний, ни крестин, ни похорон, ни поминок. Напрасно звонарь Силантий бил по три часа в колокола. В старые престольные праздники на молебен еще кое-как набиралось с десяток дряхлых старух, а с той поры, как в селе напротив церкви вырос белокаменный Дворец культуры, церковь совсем захирела.
Захирел и отец Ираклий. Нос его осунулся и заострился, волосы изрядно поседели, некогда грузный шаровидный живот опал, будто кто проколол его шилом, черная ряса печально повисла, словно мешок из-под мякины.
Но время шло. Колхозный Дворец культуры закрыли на ремонт. Ремонт затянулся, и отец Ираклий решил, что настала пора взять реванш. Присовокупляясь к обстановке, он снизил цены на венчания и крестины, акафисты и молебны. Двери церкви были распахнуты с утра до ночи, вновь запахло просвирой и ладаном, а колокола гудели так, что колокольня шаталась как пьяная. Чуть только где появится новорожденный или наметится свадьба, как отец Ираклий тут как тут. «Не угодно ли окстить раба божьего» или «обвенчать чадо милое», и сейчас же предложит походную купель или корону венчальную. «Дескать, не теряемся, все приспособлено к современным условиям». И дело у отца Ираклия мало-помалу начало продвигаться. Опять потянулись в церковь дряхлые старухи, начались акафисты, молебны, нет-нет и свадебка подвернется.
Отец Ираклий от радости блаженно улыбался, поглаживал вновь жиреющий на дармовых харчах живот. Он даже запил на радостях и начал играть на балалайке. Выпьет лампадку зубровки, балалайку в руки и запоет:
Эх, накажи меня, всевышний,
За грешнейшие дела.
Ее щечка, словно вишня,
С ума батюшку свела.
Вот и теперь отец Ираклий настроился было на минорный лад, как вошла старушка, и веселую трапезу пришлось отложить.
— Слушаю вас, раба божия, — проговорил Ираклий, косясь на кузовок с яичками.
— Акафист мне отслужить надобно, батюшка, — прошамкала в ответ старушка.
— Акафист, оно, конечно, можно отслужить, но за десяток яиц акафист получится дрянь.
— Знаю, батюшка, знаю, родимый. Рада бы и курочку прихватить, но всех коршун потаскал проклятый. Одна квочка осталась. А вот ежели по осени, так я уж пару петушков принесу.
— За пару петушков, оно, конечно, можно, и, прямо скажем, акафист устроим большой. Давай яички и ступай в церковь. Я сейчас приду. Скажи Силантию, чтобы амвон приготовил.
— Скажу, батюшка, скажу, милый, — низко кланяясь, лопотала старушка.
— Только пусть поставит не тот, что воробьями засижен, а новый, с плюшевой обивкой! — крикнул вслед отец Ираклий и поспешил облачаться в рясу.
…Большой акафист начался в полдень. В церкви было пустынно и тихо, только на люстрах и в карнизах иконостасов весело чирикали воробьи да звонко раздавался хриповатый голос отца Ираклия:
— Да упомяни, господи, Акулину преподобную, Варвару яко мученицу и иже с ними-и-и…
Бабка Матрена, стоя перед амвоном, торопливо крестилась и старалась шептать слова молитвы вслед за попом, но отец Ираклий так быстро читал, проглатывая окончания слов, что все слилось в сплошное тетеревиное лопотание.
— Тру-ту-ту-ту-ту, брам-барам-барам-барам! — неслось по пустынному залу, и совсем нельзя было понять, то ли читает отец Ираклий акафист, то ли поет.
— Большой акафист? Чтоб тебя подмочило, — проворчала недовольная бабка. — Только яйца жрать да кур хапать, а как акафист читать, так язык заплетается. Лопочет черт те что, прости меня грешную.
Отец Ираклий с высоты амвона увидел замешательство старухи и начал сбавлять скорость чтения, но тут, как назло, на него напала такая продолжительная икота, что он вынужден был прервать акафист и удалиться в алтарь на похмелье.
Подкупленная любопытством бабка Матрена заглянула на амвон, прочла по слогам надпись на книге и перепуганно перекрестилась. На бордовом бархате амвона вместо Евангелия лежала старинная книжица с тисненой надписью «Как употреблять коньяк пять звездочек?».
Некролог
Он занимал пост не такой уж большой и не так маленький. Лучше всего судить об этом по кабинету.
Служебный кабинет Пал Палыча был тридцать шагов в длину и десять в ширину, не считая трех уступов со шкафами, сейфами и раздевалкой. Здесь Пал Палыч принимал чай с лимоном, черный кофе, простоквашу и посетителей. Тут же он устраивал совещания и очередные разносы, названные в народе «не за здорово живешь».
Далее за кабинетом размещалась комната отдыха, или, попросту, спальня. В ней Пал Палыч позволял себе после еды руководящий сон и просматривал, лежа в мягкой постели, свежие газеты. Читать он их никогда не читал. Незачем. На то есть подчиненные. Он учредил в своей конторе порядок, согласно которому ему каждое утро представляли краткий обзор газет и журналов. Сам же он читал лишь фельетоны и шахматные новости. А в последнее время стал интересоваться только некрологами.
Однажды он увидел на четвертой полосе в траурной рамке портрет своего давнишнего приятеля Архипа Нилыча Подзагнеткина, увидел и побелел от зависти.
— Мать честная! Елки-моталки. Сколько подписей под некрологом!
