Загремели засовы, и дверь отворилась. За ней стояла крепкаяприземистая тетка из молодых пенсионерок. Облачена она была в лиловый китайскийпуховик, какие сейчас играют роль ватников, и в кокетливую вязаную шапочку склапанами на ушах и помпоном.
— Ну заходи, Софья! — разрешила наконец тетка,придирчиво осмотрев меня и не найдя в моем облике ничего слишкомподозрительного. — Меня зовут Полина Сергеевна.
Багратион хорошо помнил мое предупреждение и никак невыдавал факт своего существования.
Закрыв за мной дверь на несколько запоров, Полина двинуласьк дому, жестом пригласив меня следовать за собой.
Теперь я смогла разглядеть особняк.
Впрочем, большого удовольствия мне это зрелище не доставило.
Помню, как-то один дальний знакомый, которому пришлосьстроить несколько загородных домов для «новых русских», говорил, что многие изего заказчиков значительную часть своей сознательной жизни провели на зоне, исамая привычная для них архитектура — тюремная. Поэтому, разбогатев исобравшись обзавестись собственным домом, они невольно сбиваются на строения,здорово смахивающие то ли на огромный барак, то ли на здание небольшой тюрьмы —во всяком случае, унылые кубы из красного кирпича стройными рядами тянутсявдоль пригородных железных дорог и шоссе. Тот архитектор даже придумал длятакого стиля специальное название — «тюремный модерн».
Вот и дом, к которому мы сейчас приближались, былхарактерным образчиком этого стиля. Правда, он был не очень велик — двухэтажноездание из красного кирпича с черепичной крышей и обязательной спутниковойтарелкой стояло в глубине обширного участка, пустого и удивительно унылого позимнему времени.
— Снег с дорожки будешь сгребать, — бросила мнемимоходом Полина Сергеевна, — лопата в сарае. — И она указала нанебольшую пристроечку, которая вполне могла служить летним садовым домиком длясредней советской семьи середины восьмидесятых, если бы выглядела болеескромно.
Наконец мы поднялись на крыльцо — разумеется, нецентральное, с широкими ступенями и огромной застекленной дверью, а боковое,поскромнее и поменьше.
— Ноги отряхни! — скомандовала тетка,остановившись на пороге, и подала мне специальную щетку.
Наконец после всех этих церемоний и процедур я оказалась внебольшой, довольно уютной комнате, где имелся вполне удобный раскладнойдиванчик, покрытый красным клетчатым пледом, стол, на котором стоялэлектрический чайник, и небольшой шкаф.
— Это моя комната, — пояснила ПолинаСергеевна, — ты будешь здесь жить. Хозяйских вещей не трогай, нельзя.Только в холодильнике можешь еду брать, она для того и куплена.
С этими словами она провела меня на кухню. То есть назватьэто кухней я могла только потому, что видела что-то похожее в американскихфильмах про красивую жизнь. По размерам это помещение вполне могло служитьзалом ожидания международного аэропорта. Во всяком случае, наш петербургскийаэропорт Пулково-2 ненамного превосходит его своими габаритами.
Здесь был и настоящий бар со стойкой, и устройство дляприготовления всяких мясных блюд на углях и открытом огне со специальнойвытяжкой, и несколько разных плит попроще, и невероятное количество самыхразных шкафов и шкафчиков, и огромный обеденный стол, за которым вполне можнобыло разместить симфонический оркестр филармонии в полном составе, да еще иосталось бы место для футбольной команды.
В дальнем углу кухни стоял холодильник. Конечно, если этонебольшое здание с широченными воротами было действительно холодильником, а негаражом на пару автомобилей, случайно очутившимся на кухне.
Однако когда Полина Сергеевна открыла «ворота», внутриоказались не машины, а несметное количество продуктов. Продукты были самыепростые, в основном быстрого приготовления, полуфабрикаты или вообще готовые,вроде всяких рыбных и мясных нарезок в вакуумной упаковке.
— Это все можешь брать, — милостиво разрешилатетка, — оно все для того и куплено.
Затем она открыла один из шкафчиков и показала мне запасычая, кофе, сахара и прочих сухих продуктов.
Заметив, что неисчерпаемые продовольственные запасыпроизвели на меня глубокое впечатление, Полина Сергеевна подозрительно блеснулаглазами и сурово проговорила:
— Ты тут ничего лишнего себе не позволяй! Чтобы никакихгостей не принимала, ясно?
— Да что вы, какие гости! — поспешила я успокоитьее. — Мне бы пожить в тишине, больше ни о чем не мечтаю!
— То-то! — Для профилактики еще раз строговзглянув на меня, она двинулась к следующей двери со словами: — Теперь самоеглавное.
Мы оказались перед крутой железной лесенкой, которая велавниз, в подвальный этаж дома. Спустившись на два марша и открыв тугуюметаллическую дверь, Полина Сергеевна пропустила меня в просторное помещение снизкими сводчатыми потолками. В центре подвала располагалось сложное устройствос циферблатами, стрелками и какими-то непонятными приборами. От негоразбегались в разные стороны трубы, а в глубине его тихо гудело ровноеголубоватое пламя.
— Это котел, его на зиму не отключают, чтобы дом теплыйстоял и трубы от мороза не полопались. Работает он на газу. Ничего особенноготебе делать не надо, только иногда заходи, смотри, чтобы эта вот стрелка закрасную черту не зашкалила. Если слишком близко подойдет — немножко ручку вотэту прикрути, чтобы газ поменьше шел.
Перед уходом, уже стоя в воротах, Полина Сергеевна еще развзяла с меня слово, что я не собираюсь приглашать гостей и устраивать вособняке разгульные вечеринки, что буду несколько раз в день проверять газовыйкотел, расчищать от снега дорожки и следить, не раскрылись ли сами собой окна идвери, а также что у меня нет желания поджечь дом или затопить его.
Наконец она тяжело вздохнула и произнесла негромко, ни ккому не обращаясь:
— Ох, неспокойно у меня на душе! Если бы не крайняянеобходимость, ни за что бы не уехала! С меня ведь спросят, если что случится!
— Да не волнуйтесь! — постаралась я успокоитьее. — Все будет в порядке!
Она еще раз вздохнула, напомнила мне, как запирать калитку,и уныло побрела к станции.
Я закрылась на все запоры и устремилась в дом, чтобыпоскорее выпустить несчастного Багратиона, который наверняка уже извелся всвоей неудобной и тесной кошелке.
Котяра меня в очередной раз удивил: когда я открыла сумку,он сидел там совершенно невозмутимо, не показывая никаких признаковнеудовольствия, по своему обыкновению, не издал ни звука и только посмотрелпрямо мне в душу своими огромными зелеными глазами.
— Ну, дорогой, теперь можешь выходить! — разрешилая, и он тут же мягко выпрыгнул из кошелки.
Нет, кто-то еще будет говорить, что кошки не понимаютчеловеческую речь! То есть за всех кошек я, разумеется, ручаться не могу, ночто Багратион понимает не только интонацию, но и некоторые слова — этонесомненно.
