и сам не догадывается. Помнится, она удивленно подняла брови, когда он сказал, что «История Римской империи» Гиббона — единственная книга, которая понадобится ему в этом походе, а после купила и упаковала для него целый ящик других книг; одна из них, которую он сейчас мог видеть со своего места, была новой поэмой этого сумасшедшего пэра — лорда Байрона, под названием «Чайльд Гарольд» (что бы это могло значить?) Перед его отъездом все вокруг только о ней и говорили; Хорнблауэр вынужден был отметить про себя, что рад возможности прочитать ее на досуге, хотя он никогда и не мечтал бы купить ее для себя. Оглядываясь на свою прошлую скромную, спартанскую жизнь, Хорнблауэр вдруг ощутил странное чувство почти болезненного сожаления о том, что она закончилась и, почему-то разозлившись, вскочил со стула. Иногда ему хотелось бы не быть женатым на Барбаре, а это уж было абсолютной бессмыслицей.
Сидя в своей каюте Хорнблауэр мог сказать, что «Несравненный» по-прежнему шел в крутой бейдевинд к сильному северо-западному бризу, почти не испытывая бортовой качки, но зато глубоко зарываясь порой в короткие волны Северного моря. Репитер компаса над его головой показывал, что корабль четко держит курс на Скоу; а сама каюта, казалось, в резонанс отзывалась на пение туго натянутого такелажа, которое передавалось деревом корпуса во внутренние помещения линейного корабля. Корпус стонал, когда «Несравненный» зарывался в очередную волну и потрескивал настолько громко, что порой нелегко было расслышать собеседника. Какая-то из частей набора в определенный момент удара каждой волны издавала резкий и громкий звук, похожий на выстрелы из пистолета и Хорнблауэр невольно приподнимался всякий раз, слыша этот звук, пока не привык и не начал безотчетно предугадывать его возникновение по движениям корабля.
Другой звук, странный — глухой стук, регулярно повторяющийся прямо над его головой, настолько заинтриговал Хорнблауэра, что, не находя логичного объяснения природе его появления, он вынужден был надеть шляпу и подняться на шканцы, чтобы выяснить, в чем дело. На первый взгляд, на верхней палубе не было ничего, что могло бы послужить источником этого ритмичного стука: не работала помпа, никто не конопатил швы — даже, если представить возможным, что это могло происходить на шканцах линейного корабля в открытом море. Здесь были только Буш с вахтенным офицером, которые, как только великий человек — коммодор — присоединился к их компании, сразу замерли и постарались казаться незаметными. Один Бог знает, что это так шумело. Хорнблауэр начинал думать, что слух подвел его и, возможно, странный шум доносился не с верхней, а с нижней палубы. Теперь нужно было изобразить, что он поднялся на шканцы не просто так, а с определенной целью — интересно было отметить, что, даже став коммодором первого класса, он все еще вынужден прибегать к уловкам — и он начал расхаживать взад и вперед по мгновенно освободившейся наветренной стороне шканцев, в своей привычной манере — заложив руки за спину и слегка наклонив голову вперед. Энтузиасты от литературы исписали горы бумаги, повествуя о различных радостях жизни — женщинах, вине, цветущих садах и рыбалке, — но почему-то ни один из них ни словом не обмолвился об удовольствии, получаемой от прогулки по шканцам.
Но что же это, черт возьми, стучит? Он уже было и забыл, зачем поднялся на верхнюю палубу, шагая взад и вперед он украдкой бросал взгляды по сторонам, но так и не смог обнаружить ответа на мучивший его вопрос. С тех пор, как он вышел на шканцы, стука не было слышно, но любопытство по-прежнему терзало его. Он остановился у фальшборта и взглянул за корму, на эскадру. Изящные шлюпы со своей корабельной оснасткой, без труда справлялись с сильным бризом, но вот бомбардирские кечи, похоже, чувствовали себя далеко не столь уверенно. Отсутствие фок-мачты и большой треугольный фор-марсель заставляли их рыскать даже при попутном ветре. А сейчас они то и дело ныряли своими бушпритами в набегающие волны и черпали носами зеленую воду.
Но не бомбардирские суда интересовали сейчас Хорнблауэра. Он хотел, наконец, узнать, что это стучало у него над головой пока он сидел в каюте. И вдруг здравый смысл помог Хорнблауэру побороть его дурацкую стеснительность. Почему, черт возьми, коммодор не может задать простой вопрос о простой вещи? Почему, черт побери, он должен стесняться? Хорнблауэр решительно огляделся по сторонам.
— Капитан Буш! — позвал он.
— Сэр? — Буш поспешил на зов Хорнблауэра, его деревянная нога застучала по палубе.
Это и был тот самый глухой стук! Каждый второй шаг Буша сопровождался стуком, с которым его деревянная нога с кожаной нашлепкой на конце ударяла в доски палубы. Теперь Хорнблауэр, конечно же, уже не мог задать так долго мучивший его вопрос.
— Надеюсь, вы доставите мне удовольствие и составите мне компанию за ужином сегодня вечером, — проговорил Хорнблауэр, лихорадочно соображая и стараясь, чтобы приглашение прозвучало естественно.
— Благодарю вас, сэр! Да, сэр! Конечно же, сэр! — радостно ответил Буш. Он просто лучился улыбкой — так, что Хорнблауэр, спускаясь в каюту, чтобы наблюдать за финальной частью распаковки своих вещей, ощутил упреки совести за свое лицемерие. Но все же хорошо, что, потворствуя своим слабостям, он вынужден был пригласить Буша — гораздо лучше, чем если бы он был вынужден провести вечер в одиночестве, мечтая о Барбаре и снова вызывая в памяти картины их чудесной поездки по цветущей весенней Англии, из Смоллбриджа в Дилл, и пытаясь сделать себя в море таким же несчастным, каким порой умудрялся быть на земле. Заодно Буш мог бы рассказать ему об офицерах «Несравненного» — кому из них можно доверять, а за кем стоит приглядывать, каково общее состояние корабля, хороши или плохи его запасы, и дать ответы еще на сотни вопросов, которые сейчас были необходимы Хорнблауэру. А завтра, как только погода несколько успокоится, он прикажет поднять сигнал «Всем капитанам» и таким образом сможет познакомиться с другими подчиненными, оценить их достоинства и недостатки, а также, возможно, начнет делиться с ними своими взглядами и теориями, чтобы к тому времени, как дело дойдет до сражения, эскадра могла бы обходиться всего несколькими сигналами, а управление всеми кораблями можно было осуществлять быстро и гибко.
Между тем, оставалось еще одно дело, которое нужно было сделать немедленно, и лучше всего прямо сейчас — решил он со вздохом, чувствуя, что ему совсем не хочется этого делать.
— Позови мистера Броуна — моего секретаря, — сказал он Брауну, который развешивал за занавеской у переборки последний мундир Хонблауэра, вынутый из рундука.
— Есть, сэр! — ответил Браун.
