— Пошли, Георгич? — Казанова мотнул головой в сторону лестницы.
— Пошли, — согласился начальник «убойщиков».
* * *
Ларин при погрузке в спецмашину из психбольницы сопротивления не оказал, пребывая в свойственном ему состоянии алкогольного ступора, а вот с Роговым и Дукалисом пришлось повозиться.
Мечущихся, аки тараканы на раскаленной сковороде, оперов загоняли минут пятнадцать, причем к процессу присоединились, помимо трех медбратьев, «градовцев» и взрывотехников, и ряд проходивших мимо обычных граждан.
Дукалис и Рогов визжали, плевались, прыгали по сугробам, нецензурно выражались, пытались вломиться в запертые двери авторемонтной мастерской, забирались на водосточные трубы и карнизы невысоких домов, переколотили бесчисленное количество окон на первых этажах, обороняясь от нападавших подобранными по пути ломами, сбили с ног и изрядно потоптали выбежавшего на шум местного участкового, и едва не улизнули, ринувшись в дыру в заборе, за которым расстилался огромный пустырь. Но противник оказался хитер и поставил с другой стороны забора здоровенного эф-эс-бэшника со снеговой лопатой в руках, от души врезавшего ею по башке идущего первым Васятки…
— Аминазином колоть будете? — спросил у прибывшего врача усатый взрывотехник. — Или галоперидолом?
— С лекарствами нынче напряженка, — раскрасневшийся, задыхающийся от бега доктор стащил с головы шапку и принялся ею обмахиваться. — Осталась только сера. Вот ее и применим… Квадратно-гнездовым способом…
— Может, лучше им просто по роже ввалить? — предложил двухметровый мрачный «градовец», которого сослуживцы называли исключительно по позывному — Зорро. В руках у спецназовца были зажаты изъятые у оперативников ментовские «корочки». — Или в Неву макнуть? Водичка ща самое то, градуса два…
Взрывотехник снизу вверх посмотрел на «градовца» и вздохнул:
— Зорро, иди в машину… человеколюбивый ты наш.
* * *
Из бесед с бывшим капитаном налоговой полиции, изгнанным из сплоченных рядов правоохранителей за излишнее корыстолюбие, а ныне — начальником отдела продаж издательства «Фагот-пресс» Шариковым, — и рядом других сотрудников Мартышкин вынес стойкое убеждение в том, что Б. К. Лысого, автора приключений «Народного Целителя», следует искать либо в воровском или наркоманском притоне, где он собирает материал для своего очередного шедевра, либо в вытрезвителе, куда его обычно доставляли после информативных бесед с прототипами героев «бестселлеров».
Подозрения о похищении писателя существовали лишь в воображении измученного синдромом умственной отсталости книгоиздателя Дамского.
Но отработать заявление было необходимо в любом случае.
Генеральный директор крупной фирмы — это не инженер с дышащего на ладан секретного предприятия и не домохозяйка, у которой распороли в трамвае сумочку и вытащили кошелек, а фигура, способная через наемного адвоката завалить своими многостраничными занудными жалобами не только районный отдел милиции, но и городскую прокуратуру.
К тому же, оставалась небольшая вероятность того, что писатель все же был похищен и удерживается в каком-нибудь подвале, где из него пытаются выбить сюжеты новых повестей и романов.
Поэтому Сысой решил немного поизображать работу в намеченном Ираклием Вазисубановичем направлении, а затем вплотную заняться версией о притонах и вытрезвителях.
Умиротворенный и расслабленный, Дамский даже поручил водителю Славику домчать младшего лейтенанта на своем личном черном «запорожце» к дому, где в последние месяцы проживал Беркасов…
* * *
В украинском «стрече» было уютно, но как-то кисловато-душно.
Мартышкин с полчаса принюхивался, затем вопросительно посмотрел на сосредоточенного шофера, вцепившегося в баранку и пытающегося лавировать в плотном потоке чадящих машин.
— А чем это пахнет?
— Генеральным, — буркнул злой и непочтительный водитель, которого вместо законного перерыва на ужин заставили везти младшего лейтенанта на другой конец города.
Сысой пару минут подумал и пожал плечами.
— Это такой дезодорант?
— Нет. Это такой генеральный. — Грубиян-шофер втиснул «запорожец» между бортовой «газелью» и маршрутным такси. — Потеет, зараза, словно горный козел! Как выпьет, так потеет. А банкеты у него через день… ясно?
— Я-ясно, — протянул Мартышкин и примолк.
Славик нажал на клаксон, сгоняя с дороги замешкавшуюся тетку с двумя огромными кошелками, и вдавил педаль газа.
Какое-то время ехали молча, затертые потоком машин. Наконец после очередной стоянки на перекрестке легкое чудо незалежной технической мысли первым ринулось на зеленый свет и, оставив позади поток остального транспорта, оказалось на более-менее свободной трассе.
— Я вот не потею, — сказал стажер, дабы поддержать интересный разговор.
— А мне по барабану, — отрезал Славик.
Сысой помолчал, погладил рукой мягкий кожзаменитель, которым было обтянуто кресло, и опять обратился к водителю:
— А это что за «запорожец»?
— Девятьсот шестьдесят восьмой… Модель «эм», удлиненный. Сам не видишь?
— Дорогой, наверное? — В представлении Мартышкина все транспортные средства, чья цена превышала двести-триста долларов, считались моделями представительского класса.
— Генеральный за него не платил, — проворчал шофер.
— Подарок? — предположил младший лейтенант.
— Можно сказать и так, — хмыкнул Славик и раскрыл милиционеру страшную тайну появления автомобиля у Дамского. — Выцыганил у своих компаньонов из Урюпинска, когда те на новые «Таврии» пересели.
Информация о том, что у Дамского есть подельники, была для Сысоя новостью, и он принялся ее обмозговывать, пытаясь понять, не поможет ли она в решении поставленной задачи.
* * *
К связанному и жестко зафиксированному на коечке Рогову подошел какой-то тщедушный человечек в очках, со скошенным назад безвольным подбородком, и негромко сказал:
— Ты маяк?
— Что?! — испугался Васятка, разглядывая психа в сумраке палаты.
Накачанный серой зад страшно болел.
— Ты маяк?
— Нет…
— А что ты делаешь на месте маяка?
Рогов молча завращал глазами.
— Я — Павел Первый, — сообщил человечек. — А ты должен быть маяком.
— К-каким маяком? — окончательно перепугался старший лейтенант.
— Береговым. Просигналь мне, — попросил очкарик.
— Я не могу, — признался Васятка.
— Почему? — поинтересовался псих.
— Лампочка перегорела, — Рогов выдал первое, что пришло ему в голову.
