быть тери — не принадлежал к их с Нианой расе.
И вместе с этим, именно он ее создал. Хотя чем-то напоминал ей суи, которых она видела на картинках книг.
Можно ли назвать его Создателем? — подумалось ей. Он создал их для того, чтобы они умирали, защищая собой другой мир. Его настоящий мир, собственный, населенный такими, как он. Или это была какая-то междоусобная война суи?
Ей остро захотелось его убить.
Ниана, неизвестно как ощутив тень ее мыслей, тихонько зарычала, предупреждая.
Флэт вскинул брови — точнее надбровные дуги, но выражение лица все равно читалось легко, словно книга.
— Да хватит уже вам, — бросил он с легкой укоризной.
Он оглядел Тою внимательно, с ярко выраженным удовольствием.
— Ты из Эйоланда? — спросил он.
— Да, — ответила она.
— Отлично. Ты здесь случайно, или ищешь меня?
Она поколебалась.
— Да, я ищу тебя.
— Что ж, ты меня нашла, — улыбнулся он, обнажив зубы, без всякого намека на клыки. — Как тебя зовут, и кто ты?
— Тоя Багенге, глава Абрафо.
— Ого! — воскликнул Флэт, и легко рассмеялся, настолько заразительно, что Тоя тоже улыбнулась.
— Меня зовут Флэт Гладкий, — сказал он. — Впрочем, если ты меня ищешь, ты знаешь моё имя. Позволь представить тебе Ниэль Камо.
Он нежно обнял барсицу, которая, тем не менее, не спускала с Тои своих ярко-желтых безумных глаз.
— Ниэль? — переспросила Тоя.
— Ее прежнее имя — Ниана Камо. Но когда мы попали сюда, она изменила его. Теперь ее зовут Ниэль, хотя иногда ее и называют Нианой. Но она не любит свое прежнее имя. Почему — я не знаю.
Он улыбнулся, и погладил барсицу по плечу. Та прижалась к нему, крепко, и в ее безумном взгляде, сквозь желтизну глаз, промелькнуло нечто, похожее на разум.
— Пойдемте внутрь, — предложил Флэт. — У тебя наверняка много вопросов. Да и у меня тоже. Я скучаю по Эйоланду.
***
Ирку Боваддин, с шерстью черной, как воды великого Арсина, несущего свои воды к далекому океану, нервничал. Ручка в его пальцах дергалась и подпрыгивала, когда он стучал ею по столешнице. Голова подрагивала в такт ударам, словно маятник, отсчитывающий последние часы жизни Эйоланда.
Только что его источник в Юда сообщил ему, что генерал Рой Багенге убит. Убит совершенно открыто, у себя в кабинете. Его застрелили собственные коллеги.
Переворот начался с армии. Всего двадцать минут назад.
Ирку Боваддин, с шерстью черной, как воды великого Арсина, несущего свои воды к далекому океану, не просто нервничал. Он боялся до усрачки.
Это было то, чего они с Тоей Багенге, его непосредственной начальницей, не ожидали. Наоборот, они считали Юда самым стабильным, самым надежным элементом конструкции, который словно хребет должен был удержать город от падения.
Ирку, как мог, собрал предварительную информацию. Он собрал ее по привычке, просто в силу своей работы — как начальник отдела внутренних расследований. Согласно этой информации подразделения Чидженда, размещенные на Рубежах, продолжали действовать — просто потому, что ещё ничего не знали. Однако их действия уже никто не контролировал, и новые приказы уже не отдавались. Данные полевой разведки не обрабатывались. Маховик армии остановился мгновенно, будто в него затолкали лом.
Что именно творилось в самом здании Юда, никто не знал. Там горело, там стреляли, там взрывалось. Другими словами, армия Эйоланда, как армия, на данный момент перестала существовать. Военная связь тоже не работала, и пока, как считал Ирку, это было к лучшему — заговорщики не могли отдавать приказы рядовым подразделениям, сея смуту и хаос.
Но это продлится недолго.
Источник успел так же сообщить, что город находится под угрозой штурма внешними тери, которые уже концентрируются на границе лесных рубежей. У них есть техника, поэтому они попытаются взять город с ходу.
Естественно, никакого совпадения с событиями, которые происходили в Юда, быть не могло. Будь генерал Рой Багенге жив, от внешних тери остался бы лишь пепел. Да вот только заговорщики в Юда действовали с противником заодно.
До момента сообщения об убийстве генерала, в Абрафо, казалось, все шло гладко. Предателей в самом квартале они нейтрализовали. Оставались Барцу, патрульные Лэи, охрана на воротах — но они не влияли на принятие решений. Однако стоило только заговорщикам убить Роя Багенге, и в Абрафо тотчас начались проблемы.
Их было немного, этих самых проблем. Если быть объективным — а Ирку, как аналитик, всегда старался таковым быть, — то проблем имелось всего две. Правда, кажется, обе они были очень серьезными.
Проблема номер один: кто-то обрубил им связь. Телефон на его столе молчал, глухо и безнадежно, как молчит утопленник. Сотовая связь отсутствовала. Электронная почта не отправлялась, чаты не работали — другими словами, доступ в Сеть был заблокирован.
Проблема номер два: никто не знал, где Тоя Багенге. И это была самая большая проблема. Ибо в отсутствие Правого и в отсутствии Левого, маховик работы Абрафо тоже только что встал намертво.
Управлять городом в тот час, когда это было нужно, стало некому. Точнее, им уже управлял противник, перехватив это правление, словно брошенную в руки веревку. Просто по команде, по щелчку пальцев.
Ирку никак не мог поверить в легкость переворота. Столь быстрого и столь эффективного.
Черный волк с тоской поглядел на розовое одеяло, с порхающими по нему бабочками, за которыми бегал лопоухий щенок. Сегодня он собирался навести справки по первому отделу и попытаться выяснить, кто именно из волчиц так заботливо укрыл его одеялом. Наверняка она симпатичная, подумал он. И наверняка ждет, когда он придет и пригласит ее перекусить вместе. Или в ведомственный бар, чего-нибудь выпить вечером.
Да вот только завтра — или даже сегодня к вечеру — бара могло уже не стать, а сам он, Ирку Боваддин, и неизвестная ему волчица, будут лежать в канаве со вспоротыми животами.
Ирку Боваддин, черный волк, боялся до усрачки. Он привык действовать за спиной Тои Багенге, прикрытый приказами, наказами, совещаниями и обсуждениями, выработкой вместе общего плана действий.
Все это исчезло, как исчезает сон.
Сегодня, сейчас, вот в этот самый момент, когда все с треском и внезапно полетело на хрен, он остался один.
Ирку скосил взгляд на зеркало. Единственное, небольшое, уже треснутое от какой-то лишь ему, зеркалу, ведомой тяжести жизни. Зеркалу явно было херово. Вероятно, настолько же херово, как херово сейчас было городу. И, наверное, поэтому, от своей херовости и тяжелой жизни, оно отражало совсем не такого волка, каким хотелось видеть самого себя Ирку.
Зеркало отражало не умудренного жизнью начальника отделения Абрафо, испещренного шрамами, с суровым выражением лица, с пистолетом в
