— в один голос воскликнули мы.
— Тогда готовьте мелочь, — произнесла она, разворачиваясь и демонстрируя отличную подтянутую попку, — сдачи нет.
Когда она пошла по коридору, мы втроем высунулись из открытой двери, следя со сладостным замиранием в груди за её покачивающейся походкой — поезд набрал приличный ход, и вагон качало не по-детски. К слову, ножки у нее тоже были, что надо — почти от ушей!
— Офигительная шмара! — с придыханием сообщил Патлас, когда мы засунулись обратно в купешку. — Я б ей вдул!
— Можно подумать, что ты один такой! — усмехнулся я. — Я б ей тоже вдул! Да и Леньчик бы, наверное, не отказался? — Наш молчаливый друг лишь утвердительно качнул головой в подтверждение моих слов. — Вот видишь, — произнес я, — только нихрена у нас не выйдет!
— Эт, почему же? — вскинулся Патлас.
— Да у нее, я думаю, тут хватает таких «я б вдувальщиков», — рассмеялся я. — А таких неотразимых, чтобы любая баба давала, среди нас, увы, нет!
— Ну, это мы еще посмотрим! — продолжал хорохориться Патлас, на самом деле прекрасно понимая, что ему ничего не светит. — А ведь вдувает ей кто-то… Жаль, что не я… — мечтательно произнес он на последок.
В «расстроенных» чувствах Патлас вновь залез на верхнюю полку и добавил звука поездной «радиоточки». Из динамиков донесся легко узнаваемый музыкальный ритм и речитатив Виктора Цоя:
— У меня есть дом, только нет ключей.
У меня есть солнце, но оно среди туч.
Есть голова, только нет плечей,
Но я вижу, как тучи режут солнечный луч.
У меня есть слово, но в нем нет букв.
У меня есть лес, но нет топоров.
У меня есть время, но нет сил ждать.
И есть ещё ночь, но в ней нет снов.
https://www.youtube.com/watch?v=6JJw-ntEG_0
Цоя любили все: и я, и Патлас, и даже вечно молчаливый Леньчик. Едва прозвучали знакомые слова песни, как мы уже ей подпевали:
— И есть еще белые, белые дни,
Белые горы и белый лёд,
Но всё, что мне нужно —
Это несколько слов
И место для шага вперёд!
От такой простой, но вместе с тем глубокомысленной текстовки по телу пробежали колючие мурашки — все, что мне нужно — это несколько слов и место для шага вперед!
— Сильно! — выдохнул я, когда песня закончилась. — Жаль только, что недолго ему осталось — разобьется в середине августа на машине… — Выдал я неожиданно даже для самого себя.
— Чего? — Глаза у Патласа округлились. — Кто разобьется в августе? Цой? Серега, ты с чего это взял?
Но я не отвечал на вопросы Алехи, вдруг зависнув, глядя в одну точку.
— Серж! — позвал он меня. — Серж!
Но я не ответил, пытаясь осознать, откуда в моей голове появилась такая информация. Это знание вспыхнуло, как само собой разумеющееся и не требующее каких либо доказательств. Я знал, и этим все сказано. Только вот откуда?
— Серега! — Патлас сильно толкнул меня в плечо. — Ты чего?
— А? — Я словно очнулся и потер ушибленное место. — Плечо отсушил, гад!
— С чего ты взял, что Цой разобьется? — вновь накинулся на меня Алеха.
— Не знаю, — честно ответил я, помотав головой. — Как-то само выскочило…
— Мож ты того, как Нострадамус или Ванга? — двинул свою версию Патлас. — Будущее видишь…
— Ну, тебя! — отмахнулся я от друга. — Сболтнул какую-то хрень… Только сам не пойму, откуда это выскочило…
В дверном проеме появилась проводница с тремя стаканами чая в руках:
— Мальчики, мальчики! Чай!
Мы мигом сдвинули домашнюю снедь, организовав на столике свободное пространство, на которое проводница поставила три полных стакана в черненых бронзовых подстаканниках с чеканной аббревиатурой РЖД на каждом.
— Сахар. — Она положила рядом со стаканами рафинад, расфасованный по две штучки в цветную обертку с крылатым стилизованным логотипом железных дорог. — Приятного аппетита, ребята! — пожелала она нам. — С вас двадцать четыре копейки, — сообщила она, лучезарно улыбаясь и, получив причитающуюся мелочь, покинула купе.
Мы вновь, тупо пуская слюни, пялились, выглянув всем составом в коридор, на удаляющуюся шикарную задницу проводницы.
— Хороша, чертовка! — произнес Патлас, пожирая глазами подтянутую попку.
— Хороша Маша, да не наша! — подвел я итог, когда проводница скрылась в своем купе.
— Ну, вы как хотите, — произнес Леньчик, подобравшись поближе к столику — а я жрать!
Не сговариваясь, мы Патласом тоже подсели к столу, накинувшись на домашние «деликатесы». На молодых зубах захрустели хрупкие куриные косточки и потек по щекам холодный жир. Мы со смехом били яичную скорлупу о собственные лбы, давясь сухим раскрашивающимся желтком, который запивали темным горячим чаем со слабым привкусом соды. Мы сожрали все жратву, что приготовили для нас сердобольные родственники в один присест, и довольные отвалились от стола.
— Фух! — отдуваясь, произнес Патлас, залезая на верхнюю полку. — Полежу чутка…
— Я тоже! — Леньчик с округлившимся животом откинулся на подушку.
— Э-э! — возмущенно произнес я, оглядывая тонны мусора, что остались от нашей обильной трапезы. — А свинарник за собой кто убирать будет?
— Сержик, не суетись, — сонно закрыв глаза, отозвался Патлас с верхней полки. — Покемарим немного, а позже уберем… — Он, не открывая глаз, на ощупь нашел ручку громкости местной радиоточки и немного прибавил звук. На этот раз нас «осчастливила» своей песней сама Алла Пугачева:
— Владивосток! Владивосток! Владивосток!
Прибрежные огни, меня зовут они,
Когда туманы падают на плечи.
И я иду сюда, где спят в порту суда
И в темноте мерцают, словно свечи.
Владивосток, Владивосток, Владивосток
А знаешь, я еще приеду, дай мне срок
Владивосток, Владивосток, Владивосток
На маяке твоем не гаснет огонек…
https://www.youtube.com/watch?v=1RVeoPQ8FiM
— Кемарьте, уроды! — незлобиво ругнулся я, сметая под хрипловатый голос «примадонны советской эстрады» мусор со стола. — Сам уберу!
— Флаг тебе в руки… — зевнул Патлас, отворачиваясь к стенке, а Леньчик, по обыкновению, просто промолчал с закрытыми глазами.
Я зацепил мусор одной рукой, а второй сгреб со стола пустые стаканы в подстаканниках. В коридоре возле туалета я засунул пакет в специальную коробку и направился к купе проводников.
— Здрасьте еще раз, — заглянул я внутрь маленького помещения. Проводница, скучая, пялилась в приоткрытое
