виду. Меня уже и так мутило. Вчера я принял лишнего, а сегодня с утра был не в настроении даже смотреть на пищу, и поэтому перед ожидаемой изощрённой казнью не соизволил как следует позавтракать.
Мне повезло, я улучил редкий момент, когда остался в одиночестве. Медленно, шаг за шагом я стал отступать к лестнице, которая вела на нижний этаж. Шёл спиной вперёд и при этом пристально следил за примерочными кабинками, где, охваченные торговой лихорадкой, обсуждали приобретаемые наряды мои прелестные конвоирши. Всем, на кого нечаянно наталкивался, я улыбался рассеянно и дебиловато, стараясь не выдать своего преступного замысла. Выглядел со стороны я очень смешно и, скорее всего, напоминал нелепую пародию: аккуратно переступал ногами назад, высоко поднимал бёдра и захлёстывал голени, чтобы, не дай бог, не зацепиться за что-нибудь, не споткнуться и не наделать лишнего шума.
Как только моя рука коснулась за спиной спасительной двери, я в мгновение ока развернулся и слетел на два этажа с феноменальной скоростью. В этот момент я, наверно, мог бы уставить мировой рекорд по бегу по лестницам. Настрой был такой, что если бы меня подняли на небоскрёб, где продаётся одежда, и оставили на самом верхнем этаже, то, сбегая опрометью вниз по пожарным, винтовым или каким-нибудь другим лестницам, я бы точно попал в книгу рекордов Гиннесса.
Я вылетел из дверей универмага, словно пробка из изрядно встряхнутой бутылки тёплого шампанского. Во всяком случае, на лбу и губах виднелась пена, и даже что-то вроде лёгкого хлопка послышалось за моей спиной. Скорее всего, это я так мощно выдохнул, как только освободился от оков потребительского рабства, а потом полной грудью снова набрал воздух, создав вокруг себя разреженное пространство.
Наконец-то я вырвался на свободу.
Оказавшись на улице, я решил было отметить своё счастливое возвращение из шмоточного плена кружкой живительного янтарного пива. Но тут же со страхом осознал, что если сегодня не выполню намеченную программу по внешнему перевоплощению, то буду непременно приговорён к повторному походу в мегамолл. Я оказался на улице с пустыми руками — значит, завтра всё повторится в ещё более жёсткой манере. За мной будут пристальнее следить, тщательнее наряжать, и мне уже не удастся слинять втихомолку, потому что мой изящный конвой совершит собственные покупки сегодня и не будет отвлекаться.
На лбу у меня выступил холодный пот, ладони стали влажными и начали мелко подрагивать. О, как в эту секунду я жалел, что не родился орангутангом. Он может преспокойно прыгать с ветки на ветку в первозданном виде, не боясь быть преданным остракизму, не стесняясь оказаться осмеянным и освистанным. Ему не нужно тратить время на шатание по ярмаркам, обтирание примерочных и пыльных прилавков. А я… В этот момент я истово проклинал всю лёгкую промышленность, индустрию моды и магазины вместе взятые. Я чувствовал себя радикальным модоненавистником.
Надо было срочно найти какой-то выход. Не представляя, что теперь предпринять, я автоматически свернул за угол и потащился по длинной улице в сторону порта, прочь от проклятого места. Через каждые десять шагов я пугливо озирался по сторонам, словно солдат-срочник, который сбежал в самоволку и опасается внезапного появления военного патруля.
Спасение пришло неожиданно. В относительной близости от «Стокманна» я вдруг увидел ещё один торговый центр, гораздо меньшего размера. Он выглядел весьма скромно, что в моих глазах делало его куда более привлекательным. Я зашёл в него без особой надежды, просто так, для очистки совести, скорее машинально, нежели осознанно.
По волшебному стечению обстоятельств, секция мужской одежды располагалась на первом этаже рядом с входом. Удивительно, но в отличие от многолюдного, многоголосого «Стокманна» здесь было очень мало посетителей.
На меня никто не набросился в первое же мгновение, словно кровожадный охотник, который долго подкарауливал в засаде зазевавшуюся жертву и наконец дождался своего звёздного часа. Меня не окружили рослые, фальшиво улыбающиеся продавщицы, лопочущие на чуждом английском наречии льстивые предложения помощи. Кстати, почему они все думали, что я отлично владею английским? Я что, действительно со стороны похожу на лондонского денди? Если бы это было так, то зачем мне вообще ходить по магазинам, я и без них прекрасно выгляжу!
Чудеса продолжались. На мою радость, в мужской секции было совершенно пустынно, прохладно и тихо. Я опасливо огляделся по сторонам и, не заметив подвоха, посмел робко приблизиться к стойке с костюмами.
Тут за моей спиной послышались едва различимые шаги. Я вздрогнул, поняв, что направляются именно ко мне, чтобы меня, за мои же собственные деньги, охмурить, обобрать, обмануть и всучить что-то бесполезное. Я не мог ретироваться сразу же, не оборачиваясь, так как единственный вход в отдел, он же выход, находился прямо за моей спиной. По моему разумению, ко мне приближалась фаланга плотоядных горгон, которые питаются телами и душами простоватых российских покупателей.
В предвкушении очередной тягостной сцены я начал медленно оборачиваться, готовый в любое удобное мгновение сделать обманное движение, ускориться, броситься на противника и, прорвав плотное кольцо его рядов, проскользнуть к спасительному выходу.
Странно, но, повернувшись, я увидел перед собой лишь маленького роста, хрупкую, уже немолодую женщину, внимательно смотревшую на меня через толстые линзы очков. В её взгляде сквозило сочувствие. При этом она молчала. Наверно, опытная продавщица угадала моё смятение, оценила потерянный вид и поняла, что я и есть тот самый Маугли, который случайно затерялся в каменных людских джунглях.
При помощи какого-то шестого чувства она, видимо, осознала, что мне нужны её забота и участие. Она стояла чуть поодаль, не пытаясь приблизиться ко мне и вступить в навязчивый контакт. Создавалось впечатление, что она пытается по моему страдальческому выражению лица, залегшим со вчерашнего дня морщинам и складкам прочитать, что мне потребовалось в этом чуждом, холодном мире.
Её карие глаза, увеличенные толстыми стёклами, смотрели на меня как-то по-домашнему успокаивающе. Словно под действием гипноза, я обмяк, расслабился и проникся к милой молчаливой продавщице симпатией и полным доверием.
Не знаю, на каком языке, с помощью какого эсперанто я с ней объяснялся. Это осталось для меня совершенной загадкой. Возможно, изучив гримасы на моём раскрасневшемся лице, она непостижимым образом считала информацию прямо с подкорки моего перевозбуждённого мозга. Затем окинула опытным взглядом мою фигуру (которая за считанные секунды успела подтянуться и приосаниться) и безукоризненно точно определила все мои размеры.
Кажется, за время нашего общения спокойная финка не проронила ни единого слова. Я безропотно примерял в кабинке то, что она приносила. Если ей нравился мой всё более молодеющий вид, то она одобряла выбор лёгким кивком
