и горделиво, как журавль, улыбалась ласково и милостиво, как то и подобает высокородной даме, и скромно потупляла глаза долу, как следует добродетельной девушке. Посмотрели бы вы на нее, когда она вступила в празднично украшенный зал, окруженная служанками, каждая из которых несла овальное зеркало, в котором облик Драгоценной жемчужины множился и дробился, заполняя все пространство и восхищая простодушных зрителей!
Единственное, что смущало счастье Золотого дракона — это то, что до конца церемонии по строгим китайским обычаям ему нельзя было прикоснуться к Минчжу, не то, чтобы поцеловать в тщательно покрытые кармином уста, а даже и дотронуться до изящных пальчиков. Поэтому он ел мало, зато много пил, иногда принимался петь хвалебные песни в честь Небесного владыки, иногда задумывался — в общем, вел себя точно так же, как ведут все женихи на свадьбах — по-дурацки.
Сам же повелитель неба изредка бросал косые взгляды на золотую клетку, куда переместил грустного Семена Семеныча. Кот о семи жизнях был единственным, кто не принимал никакого участия в празднестве. Нет, он, конечно, съел кусок утки, но как-то походя и, казалось, совсем без аппетита. Небесный владыка вглядывался в кота с тревогой: ему мнилось что-то такое опасное и недоброе в недовольном мяуканье, которое то и дело раздавалось из клетки. Наконец, сердце правителя не вынесло, и он, открыв узилище, выпустил животное на волю. Случилось это как раз в тот момент, когда по всему государству прозвучали фанфары и гонцы объявили о бракосочетании Минчжу и Лун Сюя. Но громче фанфар, громче голосистых гонцов разнесся по залу рык Небесного владыки:
— Обманул, подлец!
Перед ним на шелковых подушках у изножья трона нахально потягивался самый обыкновенный кот. Правда, звали его тоже Семеном — это был, если вы еще помните, гулящий дикий отец Семен Семеныча, кот выдающихся качеств, но отнюдь не о семи жизнях.
Примерно в то же время Золотой дракон получил, наконец, право прикоснуться к руке теперь уже не просто возлюбленной, а законной жены. И едва он тронул прохладную ручку сидевшей рядом с ним красавицы, как чары спали, и он увидел, что рядом с ним сидит прелестная, но, увы, совсем незнакомая лунная дева. И еще раз разнесся по залу рык, теперь уже рык разъяренного Лун Сюя:
— Обманщик!
Второе явление обезьяны-даоса
Ну, пока они там рычат друг на друга, а их раскрасневшиеся лица до невозможности похожи на японские маски Ханья (наверное, это страшное оскорбление сравнивать благородный лик самого Небесного Владыки с образиной какого-то демона, да еще и японского, ну, да ладно. Что Китай, что Япония одинаково далеки от нас, и нам сейчас главное, как это ни смешно, чтобы не было войны. Ну, конкретно, чтобы все это рассерженное китайское небесное воинство не ринулось войной на Санкт-Петербург)… Так вот, я что-то потеряла мысль. Пока в парадной зале дворца раздается рык, я вам коротенько объясню, что случилось. Хотя вы все, наверное, уже всё поняли. Хитрая Кондратьевна вместе с малолетней, но уже тоже хитрой Нюткой наложили чары на кота Семена так, чтобы он некоторое время был до чрезвычайности и по внешнему облику (это колдовство средней руки), и по внутреннему тоже (а вот это уже магия высшего класса) напоминал своего выдающегося сына. И одновременно волхователи повелителя небес наложили такие же чары на одну из лунных дев. И чары эти одновременно рухнули, когда Лун Сюй и Небесный Владыка решили, что достигли желанной цели.
Так часто бывает, мой добрый читатель. Мы строим козни и считаем себя самыми хитрыми, а в это же самое время кто-то строит козни против нас.
Но злить Небесного владыку опасно! Мигом забыл он о древнем и уважаемом обычае чуть что собирать совет мудрецов, и не успел никто и глазом моргнуть, как перенесся в квартиру на Обводном, где настоящий кот о семи жизнях безмятежно играл бумажным фантиком, которым управляла довольная Нютка. В ту самую квартиру, где, в ожидании родителей, мадам Петухова, Кондратьевна и Василий мирно пили чай с зефиром в шоколаде и особыми сухариками с орехами, которые так славно пекла добрая волшебница.
Небесный владыка, очутившись в этой миролюбивой квартире, немедленно ринулся к Семену СЕменычу и почти схватил его. Но в результате обнаружил, что сжимает в руке какую-то бумажную фитюльку, а желанная тварь уже в облике обезьяны сидит верхом на люстре и корчит обидные рожи.
— Эй, кто там! — громовым голосом воскликнул раздосадованный властелин, — Схватить его!
Но никто не откликнулся. Ибо произошла вещь странная и неприятная для любого колдуна: сам он переместился в пространстве, а вся его свита и, более того, вся его магическая сила осталась где-то там, по правде говоря, черт знает где осталась. Так что, когда троица, пившая чай на кухне ворвалась в гостиную, привлеченная неожиданных шумом (у Василия в руках зажата кружка с надписью «Босс», мадам Петухова держит наперевес мутовку, наспех выхваченную из кухонного шкафа, а Кондратьевна вытирает батистовым платочком пот с разгоряченного от чая лица), они увидели вовсе не грозного Небесного Владыку в окружении великого воинства. Пожилого усталого человека с удивительно длинными ногтями на холеных руках увидели они.
И тут во входную дверь позвонили. Василий поставил кружку на книжную полку и пошел открывать. Он-то думал, что мама или папа заявились, как всегда, не ко времени. Но за дверью, опираясь на суковатую палочку, такую тоненькую, что непонятно было, как она выдерживала вес его старческой руки, стоял седой, как лунь, обезьяна-даос.
Длинные речи
Пришелец молча прошел мимо ошеломленного Василия в гостиную, вперился взглядом в Небесного Владыку и не долго думая сказал:
— Жемчуга и яшму предлагал ты мне когда-то, золота без счета и озера ртути, — при этих словах мадам Петухова хотела было протестовать, но слова застряли у нее в груди, — любые должности и званья сулил ты мне, если я утолю желание Персиковой косточки. — Повелитель небес судорожно сглотнул. — Я же в тот раз ушел, не получив обещанного. Но теперь настало время рассчитаться.
— Чего же ты хочешь?
— Немногого попрошу я. Всего лишь, чтобы ты выслушал этого отрока и эту старуху, — обезьяна-даос бесцеремонно ткнул палкой в сторону мадам Петуховой, которая опять хотела протестовать, и прегромко, но только моргнула левым глазом. Между тем палка, указывавшая в ее сторону, словно бы совсем без усилия со стороны своего владельца, описала в воздухе замысловатый знак, в котором Хэм, конечно же, опознал бы китайский иероглиф «Мир», и что-то, сдавливавшее
