Викентию устройство, изобретенное Даней в паре с Александром, по добавлению шумов в эфир, чтобы не было возможности считывать мысли обладателя. – Возьми, нажмешь на кнопку, никто не сможет узнать, о чем ты думаешь. И в зале останутся только двое, чей мысленный отклик на мой зов можно будет услышать! Готовы? Идемте! Вы оба первые, желательно не вместе, и я за вами…
***
Гости собирались. До обозначенного события оставалось 15 минут, Глафира вошла в зал медленно и величественно, как только это можно было совершить в кроссовках, брюках и обычном оверсайз свитере.
– Дорофей! – заорала она мысленно на всю Вселенную.
Заинтересовал этот звук только двоих, как и ожидалось.
– Глафира? – отозвался Дорофей мысленно. – Что ты делаешь?
– Ты привел меня в эту организацию! – так же мысленно с вызовом отвечала Глафира. – Ты научил меня всему, что я умею. Я отдала этой стране всю свою жизнь! Ты предал меня! У меня ничего не осталось! У меня нет по твоей милости ни дома, ни семьи, и родина от меня отказалась! – честно истерила Глафира. – По твоей милости я отправляюсь на свалку истории! Кому я нужна теперь? Я ничего не умею, кроме как спасать тупиковых, которые не хотят жить! И я не хочу, чтобы ты жил и радовался жизни без меня! Ты пойдешь вместе со мной!
– Здесь дети! – простонал Дорофей.
– Меня не интересуют эти дети, потому что по твоей милости не может быть своих, не могу смотреть, как они все радуются, эти мамаши! И ты здесь, и ты не сможешь остановить меня, потому что я тебя презираю, и любовь твою немощную презираю, которая не может ничего изменить, и страну твою, которая отказывается от тех, кто ей служил. Насладись жизнью в последнюю минуту или покайся, что тебе ближе! У тебя минута.
– Последнее желание, можно?
Глафира опешила.
Дорофей подошел и поцеловал ее. Глафира не сопротивлялась.
– Не работает! Это ничего не меняет, – со всей тоской, на которую только была способна, сбросив мимолетное желание остаться, констатировала Глафира. – Поздно! Я так долго ждала этого, что желание перегорело! Хилая уловка! Слишком поздно! 40, 39...
– Что ты хочешь? Чего реально ты хочешь? – понимая, что это их последняя минута, взмолился Дорофей.
– Ты плохо знаешь женщин! Когда точка невозврата пройдена и уже закрыты все желания, не остается ничего, что из земного могло бы заставить изменить решение.
38, 37, 36, 35, 34 – мысленно считала Глафира, закрыв глаза и думая параллельно:
«Наконец-то это все закончится, и не надо будет больше спасать никого, встречусь с Богом, он мне простит мой последний поступок, потому что я спасла ровно столько людей, сколько в этом зале. Но эти-то будут убитыми, а я спасала суицидников…»
Держа за плечи Глафиру, Дорофей слушал ее мысли.
– Стой! Ты же убиваешь себя! Почему Он вдруг тебя простит?
– Значит, не простит! Всё равно уже! 33, 32, 31, 30…
– Стой, – вмешался голос второго, кто услышал ее вопль. – Так не бывает! Всегда есть возможность найти выход и повод, чтобы жить!
Глафира вырвалась из рук Дорофея и, обогнув его, нашла взглядом того, кто с ней говорил.
– Да кто бы говорил! – мысленно воскликнула она через мгновение сканирования. – Друг по несчастью! У тебя в руках у самого-то что? Я подойду! Давай договоримся, чтобы кто-то один? Чтобы французы не пострадали! Стой! Ты же… Тоже из Скорой! – выпучила глаза Глафира. – Я и не сообразила от шока. И ты будешь меня лечить? Давай, на счет 10. Я считаю. Устроим здесь фейерверк. И рванем вместе, полквартала снесем. Хотя французов, наверное, жалко…
– Так не может быть, чтобы не было повода жить! – включилось наконец чувство профессионального самоуважения у смертника напротив. Его не могла не задеть ситуация, при которой человек рядом уходил из жизни по собственной воле. Это было его профессиональным долгом – спасать таких, и он не мог спокойно стоять и смотреть на это.
– Ну, у тебя же нет повода жить! – с вызовом спросила Глафира. – Вроде не первый день в Скорой! Ты же в моей команде теперь! Ладно я, женщина, у меня все просто: любви нет и пошел весь мир нахрен тогда! Но ты-то мужик! У тебя все должно быть сложнее… Хотя, какая мне разница! – махнула рукой Глафира и ушла в себя.
– Ты скольких спасла? – соображая, чем зацепить, спросил мужчина, оттягивая время конца жизни у человека напротив.
– 470 человек, не считая монаха и казашку-мусульманку. Они не входят в счет.
– Монаха вытащила? – удивился мужчина.
– Да, только под своим именем!
– Без Скорой? – реально удивился смертник. – Как так?
– Да! Там зашкаливало уже под 10 000 баллов из 1000 возможных, еле потом очухалась!
Мужчина, изумившись, покачал головой.
– Процент отказов? – поинтересовался он.
– Честно? – переспросила Глафира.
– А куда уж врать в последнюю минуту!?
– Ноль восемь и ни одного, кто прошел мимо!
– Ого! – удивившись такому, одобрительно покачал головой стоящий напротив.
– Глафира, – протянула руку Глафира.
– Фернандо! – ответил мужчина на рукопожатие, обрадовавшись знакомству с таким профессионалом, даже не задумавшись о том, что совершил.
– А ты скольких вытащил?
– Больше пяти тысяч… – отозвался смертник, вспоминая свой пройденный путь.
– Не может быть! – присела от изумления Глафира.
Дорофей давно стоял в сторонке и наблюдал, стараясь не дышать и даже не думать, чтобы не мешать этому мысленному поединку.
– Может! – кивнул Фернандо, улыбнувшись.
– Процент отказов?
– Десять.
– Неплохо, неплохо! И ты всегда в Скорой…
Фернандо кивнул, понимая, что торопиться особенно некуда, и у них обоих еще есть время.
– А ты знаешь! Я когда привезла монаха в монастырь, мне один явившийся с того света рассказал странную вещь! Если не брать вознаграждение за содеянное здесь в виде денег и дофамина, то можно получать вознаграждение в Вечности. За каждого! Прикинь! Если бы мы еще спасли столько же, то рай нам с тобой был бы обеспечен. Он сказал, надо только отказаться от имени в Скорой. Стрёмно, конечно! Как оказаться без денег? Да и я после монаха в больничке десять дней провалялась. Но он был там мощный, должна я тебе сказать, зашкаливало по баллам!
