что я скоро приеду.
— Говорят, ты её спас.
— Её не надо было спасать, ее надо было только помочь.
— Считаешь, можно помочь человеку, который не хочет жить?
— Я тоже не хотел жить.
— И тебе помогла Ольга.
— Это она вас послала?
— Она.
— Зачем?
— Мне кажется, теперь надо помогать ей.
Наша маленькая лодка была уже почти не видна в густой тени приближавшегося берега. Закат быстро гас, наступала ночь.
Мы с Андреем сидели у дощатого, грубо сколоченного стола, не покрытого даже клеенкой. Между нами тускло светила керосиновая лампа, перед каждым стоял стакан с давно остывшим чаем. Гриша спал на узком, покрытом старой кошмой топчане. Была глубокая ночь.
— Когда мы уезжали, я подошел к отцу Иоанну и спросил, что тебе передать, когда мы тебя найдем.
Андрей молча смотрел на меня.
— Тебе не интересно?
— Он сказал — «не надо меня искать».
— Он еще сказал, что когда ты найдешь самого себя, ты будешь искать Бога.
— Он сказал, что я вернусь?
— А ты вернешься?
— Не знаю.
— Из-за неё?
— Нет.
— Ты её любишь?
— Просто хочу ей помочь. Ей стало страшно жить. Она не умеет забывать.
— Сможешь?
— Что?
— Помочь ей.
— Я помню её девочкой, школьницей. Доверчивой, ласковой. И изо всех сил скрывающей свою доверчивость. Такие, как она, плохо держат удар, потому что ни в чем и ни перед кем не виноваты.
— Тебе не кажется, что Бог иногда бывает несправедлив?
— Раньше казалось.
— А сейчас?
— Нельзя свои проблемы перекладывать на Бога. Надо решать их самому.
— Почему она пошла с тобой?
— Наверное, потому, что я так же одинок, как она.
— Одиноких много. Она пошла с тобой.
— Возможно, это ошибка. Но теперь уже ничего не поделаешь. Пойдем вместе.
— Куда?
Андрей промолчал.
— Не получится, как с Ольгой? Или как с девочкой из Журавлевки? Она собралась в монастырь.
— Таня?
— Таня. Только не говори, что это её путь.
— Не говорю.
— Тебе не кажется, что если ты сам не знаешь, куда идешь, не надо звать за собой других?
— Я никого не зову.
— Ольга не пошла за тобой, и ты её бросил.
— Я не бросал. Просто мы пошли разными путями.
— Она тебя до сих пор любит.
— Я тоже её любил.
— Хочет, чтобы ты вернулся к ней.
— Она ошибается.
— В чем?
— Во многом.
— Хотя бы из чувства благодарности ты мог бы её пожалеть.
— Ей не нужна жалость. У неё свой путь.
— А если твой путь снова приведет к ней?
— Ищущий не должен идти по кругу.
— Что ты ищешь? Что?
В это время за стеной зимовья из глубины тайги донесся протяжный гортанный крик, перешедший в невнятный клекот и тонкое птичье посвистывание.
Андрей вздрогнул и встал.
— Что это? — испуганно спросил проснувшийся Гриша.
— Весть, — сказал Андрей, глядя в отпотевшее от ночного тумана окошко. — Плохая весть. Кажется, вы принесли с собой беду.
— Ничего мы не принесли, — раздраженно сказал я. — Ничего, кроме просьбы женщины, которая тебя любит. Если кто-то считает это плохой вестью, это его личное мнение. Несправедливое, между прочим.
Дверь зимовья распахнулась — на пороге стоял невысокий, совершенно седой алтаец в красной адидасовской куртке и высоких резиновых сапогах. Почему-то я сразу узнал в нем шамана, хотя сейчас он ничем не напоминал человека, плясавшего вокруг костра.
— Нужно ехать, — сказал он Андрею.
— Успею? — спросил Андрей.
— Почему не успеешь? Пойдешь по следу Синего волка. Быстро пойдешь.
— У вас что, бывают синие волки? — спросил не совсем проснувшийся Гриша.
Андрей, не отвечая, быстро собирался. Накинул куртку, натянул сапоги, вскинул на плечо, словно заранее приготовленную, сумку, висевшую на стене. В дверях остановился, посмотрел на меня, хотел что-то сказать.
— Иди, — сказал шаман. — Я сам скажу.
Андрей растворился в темноте.
Шаман сел на топчан рядом с Гришей и низко опустил голову.
— Что случилось? — спросил я после долгой гнетущей паузы.
— Все, что случается, должно случиться или не должно, — не поднимая головы, сказал шаман.
— Извините, не понимаю.
Раздражение от действительного непонимания всего происходящего стремительно нарастало во мне.
— Когда ты странствуешь во тьме, бесполезно нести светильник, чей свет нельзя увидеть. Ибо тогда каждый твой шаг будет промедлением перед неведомым, и любой крошечный камень на Пути заставит тебя споткнуться или отступить.
Старик говорил ровно и неторопливо. Несмотря на почти идеальную литературную правильность его речи и полное отсутствие акцента, мне почему-то показалась в его словах странная гортанная распевность, какая-то чуждая ритмичность, делавшая сказанное похожим на молитву или заклинание.
— Вы ему что-то сообщили, и он сказал, что мы принесли беду. Не знаю, с чего вы это взяли? Мы только принесли ему весть от человека, который давно и очень сильно его любит. Разве это может быть бедой? Вы кажетесь образованным человеком…
— Окончил Иркутский университет, аспирантуру в Томске. Кандидат филологических наук. Руковожу кафедрой этнографии…
— Значит, все эти пляски — чистая этнография?
— Для вас — да. Для него — Путь духовного прозрения.
— А для вас?
— Я — зоорин. Я нашел свой Путь.
— Если не секрет, в чем он заключается?
— Сделай светильник, зажженный от огня природы, ярким и чистым, чтобы путь, который ты прошел, был виден и отмечен…
— Кем? — некстати спросил Гриша.
— А предстоящий путь не таил страха, чтобы другие, кто придет за тобой, могли шагать с уверенностью, ведомые светом, который ты оставил.
— Все говорят про какой-то Путь. Андрей тоже запал — Путь, Путь… Не проще ли сказать — Жизнь. А то, что она у каждого своя и, к сожалению, не у каждого чиста и прозрачна — затертая до дыр истина. На этом никакое учение не построишь. Я не понимаю, почему ваш Путь или кого-то другого, должен стать моим Путем? Или Андрея? Или его? — я ткнул пальцем в взъерошенного Гришу.
— У Андрея — не мой Путь. А твой Путь — не Путь Андрея. Скоро ты поймешь это.
— Я, по-моему, давно это понял…
— А что все-таки случилось? Какая беда? — спросил Гриша.
— Любовь должна отдавать, а не брать, — резко подняв голову, сказал старик и показал вытянутой рукой на раскрытую дверь. — Она хочет все иметь одна. Это очень плохо. Нельзя в этом помогать. Обязательно будет беда.
— Будет или есть? — все еще не в силах справиться с раздражением, спросил я.
— Есть. И будет, — сказал старик и поднялся. — Вы ему уже помешали. Если помешаете еще, он может вернуться. Если вернется — темнота закроет глаза и уши, как было раньше, когда он не хотел жить.
Он шагнул за порог, и через несколько секунд из темноты тайги до
