class="p1">— Стройникова, милая, Семена Михайловича Стройникова… Элегантный, представительный, хорошо воспитанный. Свободно изъясняется на французском и итальянском… Забавен, умен…
— Разве не достаточно того, что меня познакомили с Юрием Кутузовым, с Александром Ивановичем?
— О, Юрий еще сущий мальчишка. Притом он наш родственник. А Александр Иванович… да… он интересен, конечно, но не в моем вкусе. Человек со странностями. Суровый… Сдается мне, что у него тяжелый характер.
И Клавдия Ивановна принялась обсуждать лейтенанта Казарского. Он был сыном какого-то витебского чиновника в отставке. Что-то таинственное, непроницаемое проглядывало в его обличье.
— Наблюдает, молчит, усмехается иронично… За женщинами не ухаживает. Бежит от наших барышень как от огня. Презирает их. Похоже, что он пережил большое разочарование.
Вошел Карл Христофорович с письмом в руках.
— Софья, танцуй! — произнес он с широкой улыбкой.
Девушка вскочила и вопросительно посмотрела на него. Лицо ее залилось предательским румянцем.
— Мне письмо?
— Тебе. Давай выкуп.
Софья наклонилась и поцеловала дядю в обе щеки. Взяв письмо, она внимательно его осмотрела. Письмо было адресовано ей, а отправителем был мичман Кутузов. От него она ожидала послания меньше всего. Девушка села, распечатала конверт и стала читать вслух:
«Здравствуйте, дорогая Софья Петровна! Вот и начались наши боевые действия под Анапой…»
Карл Христофорович и Клавдия Ивановна с интересом слушали послание мичмана. Софья подняла взгляд, посмотрела на них, улыбнулась и продолжила чтение:
«Анапский паша отказался капитулировать. Что ж, тем хуже для него. Наш «Соперник» вместе с другими кораблями обстреливал крепость. Перед вчерашним штурмом мы с нашим командиром Александром Ивановичем разговаривали о вас, вспоминали тот прекрасный вечер, проведенный у Карла Христофоровича. Но свободного времени у нас сейчас почти и нет, непрерывно ведем упорные и ожесточенные сражения. Наш командир в бою сущий дьявол — управляет огнем орудий, одновременно маневрируя и уходя от ответного огня крепости. А еще с приходом к Анапе мы пережили очень напряженную ночь. Та ужасная ночь как бы все предприняла для нашей погибели, но она не приняла в расчет возможности и умения нашего адмирала. Своими приказами и удивительными действиями он снова показал большое мастерство и спас нас от неминуемой гибели. Я и ранее был наслышан о дерзкой храбрости Алексея Самуиловича. В борьбе со стихией он всегда выходил победителем. Рассказы о его действиях всегда казались мне преувеличением. Но сейчас мы оценили уроки, которые он нам давал. Мы, его ученики, не подвели нашего адмирала, устояли. Крепостная стена была усеяна черкесами с факелами в руках. Несмотря на бурю, они стояли и ждали момента, когда смогут насладиться видом нашей гибели. Но этого не случилось…»
— Смотри-ка, а мне Алексей Самуилович ничего об этом не написал. Софья, читай дальше, — отозвался Карл Христофорович.
Софья продолжила:
«Сейчас я твердо уверен, что с нашим адмиралом нет такого положения, из которого не было бы выхода. Неприятель в крепости численно превосходит нас многократно, но никто не сомневается в предстоящей победе. Я пропустил написать, что в ту страшную ночь, когда вода и небо слились в единое целое, а ослепительные молнии, оглушительный гром и проливной дождь дополняли картину — тогда на наш сухопутный отряд налетели тысячи черкесов. Представьте себе! Но наши славные воины, возглавляемые полковником Перовским, отразили их атаку. На следующий день после бури оказалось, что ни один из кораблей не пострадал. И мы успешно высадили десант. Может, в следующем письме я напишу, как протекала операция по взятию крепости.
Посылаю это письмо с транспортом «Змея». Он повезет первых раненых…»
Софья умолкла, читая про себя последние строчки.
— Это все? — спросила тетушка, не поняв нежелания Софьи читать дальше вслух.
Пришлось ей продолжить:
«Итак, уважаемая Софья Петровна, я буду счастлив, получив от вас ответ. Еще несколько слов. Транспорт отправится обратно сразу же, как загрузится припасами и продовольствием. Передавайте сердечный привет и искреннее уважение…»
Мичман передавал привет Карлу Христофоровичу и Клавдии Ивановне и снова просил Софью Петровну ответить, так как письмо на фронте доставляет большую радость.
— Милый мальчик! — вздохнула Клавдия Ивановна. — Отпиши ему, Софья, хорошее, сердечное письмо. Прямо сейчас. Когда уходит эта «Змея»? — растревожилась она.
— Я тоже сейчас же напишу ответ Алексею Самуиловичу, — сказал Карл Христофорович. — А ты, Софья, напиши несколько слов мичману. Он твой родственник, да и человек не злой. А я сегодня же отнесу оба письма.
Девушка встала и неохотно пошла в свою комнату. Там она еще раз прочитала письмо мичмана, села за письменный стол, достала лист бумаги и задумалась. Потом взяла перо и написала: «Алексей Самуилович, как мне хочется писать это письмо Вам…» Она положила перо и засмотрелась в окно. Дождь прекратился. Тучи разредились, и сквозь них стало проглядывать голубое небо. Софье припомнился случай, который с особенной силой врезался в ее память. Он сильно напоминал случившееся при Анапе. «Ретвизан», корабль под командованием молодого Грейга, сел на мель вблизи голландского берега. Бушевал шторм, и начинался отлив. Корпус корабля трясся под жестокими ударами волн, но сдвинуться с места не мог. Казалось, гибель была неминуема. Отчаяние охватило матросов, но не их капитана. Со всем хладнокровием и решительностью он приказал поставить стаксели. Под напором штормового ветра корабль сдвинулся с места и начал движение, подскакивая и ударяясь о грунт. Сколько бы ни была ужасна его неподвижность, но движение было еще страшнее. Громада корабля, потерявшего перо руля, стала игрушкой свирепых волн и ветра, бороздя килем песок отмели. Но какова была всеобщая радость, когда вышли на глубокую воду и все поняли, что спасены!
Софья читала в морском журнале описание того плавания много раз. Ей представлялось, что и она была там, и тогда она нашла в капитане «Ретвизана» свой идеал. Нет, нет! Она не могла писать мичману. Этот веселый юноша, легкомысленный, беззаботный и поверхностный, не был тем человеком и другом, о котором она мечтала. Если уж надо, то скорее она написала бы его командиру — сущему дьяволу, как охарактеризовал его кузен, — но тот не прислал ей ни строчки… Софья Петровна стала жалеть себя, решив, что она глупая сентиментальная девица, живущая в миражах.
Девушка очнулась, когда вошел Карл Христофорович и спросил, готово ли письмо. Он собрался сегодня же навестить транспорт.
— Я не могу, дядюшка, не могу, уверяю вас, — разрыдалась она.
— О, это не дело, милая! Зачем обижать обходительного человека? Давай напиши ему несколько строчек. Война ведь. А случится с ним что, жалеть будешь, я же тебя знаю… Мучиться будешь…
Софья скомкала предыдущий лист, взяла новый, вынула из манжет платья белый батистовый платочек, промокнула глаза и принялась
