Ознакомительная версия. Доступно 10 страниц из 48
инспектора классов свидетельствовала о его неприхотливости, если не аскетизме. Простая добротная мебель, на стенах — лишь гравюра «Переход русскими войсками под командованием Суворова Чёртова моста» и деревянное католическое распятие. Если принять гравюру за икону, то — келья аббата небольшого монастыря, да и только.
Воейков счёл за должное пояснить.
— Карла Осиповича за глаза называют монах и солдат. Француз Шарль Оде поменял монашеский обет на воинскую присягу, и не одну: французскому, прусскому, польскому и российскому властителям.
У князя едва поднялись брови.
— Да-да… Но на русской службе он уже двадцать лет и проявил себя наилучшим образом. Хорошо зарекомендовал себя при усмирении Варшавского бунта, да и абы кому граф Александр Васильевич Суворов не доверил бы наставничество над своим отпрыском. Ну и в России Шарль Оде стал дворянином Карлом Оде-де-Сион, полковником… Для таких людей, как он, это значит куда больше, чем то, на каком языке лопотала их кормилица.
III
Полковник допускал образность речи, но лишь в разговоре со знакомыми. Прослыть за умника в армейской среде — не самый лучший вариант. Между тем Алексей Васильевич являлся не только книгочеем, но и литератором: его оды и переводы с немецкого и французского, в том числе Вольтера, охотно брали редакторы столичных журналов.
Воейков жестом предложил князю садиться. И тут же присел рядом на один из деревянных стульев. К тому же чёрствость в голосе сошла на нет. Ободрённый хорошими знаками, Верейский поддержал стиль разговора.
— И на каком языке в твоих снах шумят на ветру деревья, не имеет значения?
— Имеет, Василий Михайлович, имеет, — как бы с сожалением ответил полковник и добавил: — Но не является определяющим в вопросе, можно доверять такому человеку или нет.
— А мне? — князь решил не оттягивать неминуемых объяснений.
Штиль на лбу Воейкова разрезали три штормовые морщины, так он оценил прозорливость собеседника.
— Что касается меня, то я всецело, да. Но есть и другие мнения. Вы, князь, допустили большую ошибку, расставаясь с Парижем. И то, что вам удалось миновать ареста и вернуться в Россию, можно отнести промыслу Господню или счастливой звезде.
— Ах вот оно что! То-то у меня последнее время сердце не на месте…
— Ладно хоть бьётся, и голова на плечах, а не в корзине гильотины.
IV
— Алексей Васильевич, объясните уже наконец, что случилось?
— Князь, вопросы буду задавать я. Вспомните детально всё, что связано с последним донесением от Мишеля.
Верейскому скрывать было нечего. Накануне отъезда он в очередной раз получил от агента оперативную информацию о дислокации французской армии. Как обычно, зашифровал данные, вписал их невидимыми чернилами меж строк делового письма. Затем Толстой отнёс его в своём мольберте в посольство для отправки диппочтой. Всё как обычно.
— Оригинал донесения уничтожили?
— Ну конечно! Я же говорю — всё как обычно.
— Тогда объясните, каким образом в ваших апартаментах нашли часть сводки? По фактологии и почерку в ведомстве Савари определили, кто её автор.
Князь недоумённо развёл руками. Его начальник понимающе кивнул.
— В итоге самый ценный для нас информатор гильотинирован. К его товарищу, канцеляристу Фуке, трибунал оказался благосклонней — позорный столб с железным ошейником и денежный штраф.
Верейский никак не реагировал на услышанное. Казалось, он весь ушёл в себя.
Воейков продолжал:
— Вы бы составили компанию Мишелю на эшафоте, если бы полиция обнаружила ту бумажку сразу. Но обыск апартаментов по горячим следам ничего не дал. Лишь неделю спустя хозяин переставлял мебель и за спинкой дивана наткнулся на обгоревший край бумажного листа. Памятуя об обыске, отнёс находку ажанам.
V
Верейский до этого с растерянным и озабоченным видом слушал шефа. Но от этих слов разом просветлел лицом.
— Постойте, постойте, Алексей Васильевич, вы сказали «обгоревший»?
— Совершенно верно. Наш информатор в Министерстве внутренних дел Франции предметно изложил все обстоятельства дела.
— Ну конечно! Теперь мне всё понятно. Я тогда, как обычно, поджёг донесение от свечи и оставил догорать на подносе. В этот момент порыв ветра распахнул окно. Наделала оказия делов: штора опрокинула один подсвечник, бумаги со стола разлетелись по кабинету… Видимо, тогда недогоревший клочок и залетел за диван. Я кинулся закрывать окно, затем прибрался. Даже пепел, где увидел, стёр… Был уверен, что донесение сгорело дотла! Выходит, нет.
— Как говорит русский мужик, и на старуху бывает проруха. На самом деле я рад, что вы смогли дать объяснение тому, что случилось. Прошу вас изложить сказанное мне письменно. Не скрою, были те, кто настаивал на вашем немедленном аресте по прибытии и учинению дознания.
— Благодарю за доверие, Алексей Васильевич.
— К сожалению, моё мнение не было решающим. Сам император не дал добро. Его величество высоко ценил вашу деятельность в Париже. Как-то на полях одного из донесений он даже сделал пометку: «Зачем не имею я побольше министров, подобных этому человеку?».
VI
Князь позволил себе улыбнуться.
— Мне что, предложат пост министра или, для начала, его товарища?
Воейков не принял тона и снова «захрустел сухарём»:
— Не думаю, что есть повод для улыбок, Василий Михайлович. Из-за вашей оплошности командование русской армии накануне войны, когда французские корпуса вот-вот станут выдвигаться к границам, лишилось важнейшего источника информации об этих передвижениях.
— Я вполне осознаю цену своей ошибки, полковник. Случись так, что роль безутешной вдовы хоть чем-то поможет делу, то, поверьте, я исполню её так, что уже завтра буду иметь на руках ангажемент в Большом камерном театре.
Тут настал черёд улыбнуться Воейкову:
— В этом я не сомневаюсь, князь. Но лучше отправляйтесь к себе в имение. Отдохните, наберитесь сил…
— Отставка?
— Назовём это выходом в резерв. Почётный.
— Хрен редьки не слаще, опять же если обращаться к риторике мужика.
— Но вам, князь, сейчас действительно нельзя за границу. Да вы и сами это прекрасно понимаете.
— Но мой опыт мог бы пригодиться Особенной канцелярии…
— Василий Михайлович, дорогой, какая Особенная канцелярия?! Если гром не грянул, это не значит, что тучи над вашей головой рассеялись. Провали вы не личного информатора, а действующую до вас агентуру, разговор у нас вышел бы определённо иной. И в Петербурге вам оставаться не след, только гусей дразнить! Будете не на глазах — история с Мишелем скорее забудется. Да и после войны, бог даст, расклад станет иным.
VII
— Ну вот и договорились, — расценив молчание как знак согласия, Воейков накрыл ладонью руку князя.
Нервная и изящная, как у пианиста, она наигрывала что-то на колене.
— Я даже завидую вам, Василий Михайлович. Жизнь в деревне, в тиши и покое… Какой срок до войны отпущен — не знаю, но берите от мирной
Ознакомительная версия. Доступно 10 страниц из 48
