class="empty-line"/>
У восточных ворот Назарета Иисуса встретил стражник. Солдат прекрасно знал мальчика, он видел его каждое утро и частенько весело подмигивал пробегающему мимо Иисусу. Сегодня, совершенно неожиданно, копье его преградило путь:
– Не ты ли Иисус…
– Сын Иосифа, – перебил его мальчик, – вы же прекрасно знаете, что это я.
– Да не возгневается Господин на слугу своего, – отчеканил солдат.
– Не слуга ты мне, – возразил Иисус, переставший удивляться сегодняшним встречам и удивительным речам, их сопровождающих.
– Здесь все слуги твои, Господин, – сказал солдат.
Устав возражать, мальчик вздохнул и почти обреченно сказал:
– И у тебя, конечно, есть вопрос ко мне.
Солдат сверкнул глазами из-под кассиса:
– Поставил бы ты, будь центурионом, новобранцев в первом бою в начало центурии?
– Зачем, они же погибнут сразу? – Иисус развел руками.
– Зачем тогда, Господин, ставить будешь всех нас, незрелых юнцов, пред очи Бога, не на погибель ли нашу?
Мальчик был ошарашен таким напором: – Не мне ставить вас пред Богом, сами предстанете пред Ним, но сменись с поста, солдат, и приди в дом родителей моих, Иосифа и Марии, предстанешь пред ними, и накормят тебя, и питьем не обделят, а кровать моя (пусть только кусок ткани на соломе) твоей будет.
– Не смогу, Господин, коснуться ни тебя, ни ложа твоего, как и все мы, – ответил солдат, – дотронься до копья, ибо только оно достойно коснуться тебя.
Иисус осторожно тронул наконечник, копье поднялось, и он вошел в Назарет. Многолюдная река подхватила его, завертела, закружила, оглушила криками торговцев, плачем младенцев, руганью поспоривших, ворчанием недовольных, хохотом умалишенных, окриками раздраженных, и среди всего этого почти вселенского гомона мальчик расслышал: «Иисус».
4
У базарной стены сидел торговец финиками, седовласый смуглый старик в лиловом халате с тюрбаном на голове того же оттенка. Мальчик вынырнул из потока и подошел к нему:
– Знаете меня?
– Ты Иисус, сын Иосифа и Марии.
– Я не сделал ничего такого, – удивленно сказал Иисус, – чтобы вы, хотя и не первый сегодня, знали бы имя мое.
– Не удивляйся, я знаю каждого, кто хоть раз вошел в восточные ворота, все проходят мимо меня, – торговец улыбнулся и подмигнул мальчику.
– Раз вы все знаете, может, скажете мне, кто этот… – начал было Иисус.
– Высокий черный человек, – перебил его торговец, – и смешной погонщик осла.
– Да, – уже не удивляясь, подтвердил Иисус, – и страж у ворот.
– Это все ты, Господин, – с абсолютно серьезным лицом произнес старик торговец.
Иисус недоверчиво посмотрел на него, оценивая степень издевательства, замышленного собеседником, и решил подыграть: – Зачем мне спрашивать самого себя о незрелых финиках, выборе нищих и новобранцах?
Вместо ответа торговец показал на три горки фиников, ничем не отличающихся друг от друга.
– Одна горка из восхитительных, ароматных, полезных для мужей и услаждающих жен плодов, другая из недозрелых, вязких на вкус и бесполезных во всем фиников, третья – перезрелые, разваливающиеся даже не во рту, а уже в руках, более приносящие вред, нежели благо, плоды.
– Как же различить их? – спросил мальчик.
– Никак, – ответил торговец, – где какие, знает только тот, кто срывал их или…
– Или… – нетерпеливо повторил Иисус.
– Или тот, кто попробовал, – загоготал старик.
– В чем же наука твоя? – спросил Иисус, дождавшись, пока тот успокоится.
– Ты пришел пробовать, Господин, – серьезно ответил торговец.
– Почему я?
– Так решил тот, кто сорвал плоды, а ему виднее, – и старик протянул мальчику три финика, по одному из каждой горки.
5
Иисус влетел на порог дома, чуть не сорвав с петель и без того хлипкую дверь. За столом сидели Иосиф и Мария. Они с удивлением посмотрели на взъерошенного сына.
– Что случилось, сынок? – спросила Мария.
Иисус молча выложил перед ними финики:
– Выбирайте.
Иосиф взял тот, что был крупнее остальных, и надкусил:
– Ты вовремя принес его, сын, завтра этот плод будет уже негоден, он перезрелый.
Мария протянула руку к финику, что лежал ближе к ней:
– А вот этот чудесный, спасибо, дорогой, за угощение.
Иисус неподвижно смотрел на оставшийся плод.
– Что же ты, Иисус, пробуй свой, – подзадорила сына Мария, – интересно узнать, что досталось тебе?
– Я знаю, мама, какой он, – ответил Иисус, взял финик и вышел из дома.
Укол или Как я стал Богом
Искусство мягкого мазка
Он променял без сожаленья
На выпад острого клинка,
В крови черпая вдохновенье.
Иной раз обстоятельства, подкрепленные увесистым омоньером весьма знатного господина, естественно инкогнито, вырывают из жарких объятий игривой синьоры и выпихивают в темноту душной ночи, обвешанным арсеналом настоящего идальго: толедский клинок в ножнах, пуньел в голенище, пистоль, привезенный из Тосканы, за поясом. Что еще нужно для поздних прогулок вдоль набережной, в тени городских стен, вдали от любопытных глаз. А уж коли случилось так, да отговорит вас Господь Бог следовать привычным маршрутом через площадь, к реке, в арку горбатого моста, ибо там, обернувшись плащом, в шляпе, надвинутой на глаза, жду я. Или пусть подаст Он знак, да такой, что оставит вас в эту ночь дома, даже случись падение небесного тела с длиннющим огненным хвостом, сметающим все и вся в том месте, где вы и еще в обозримой округе. Иначе, не сгори вы в огне железного скитальца, проскочившего мимо сотен звезд, но нашедшего бедную землю, а на ней ваше пристанище, так придется принять смерть от руки того, кто большую часть жизни изучал дестреза и обрел навыки высокого мастера.
– Ого, – воскликнете вы, – да у меня охрана, трое головорезов, и арсенал у них имеется не менее богатый. Не слишком ли сильно сказано, мой таинственный визави?
Вот мы и посмотрим, учтивейшая жертва, сколь быстры на руку и тонки на ум ваши люди, хотя, право слово, в отличие от вас им не придется жалеть о совершенном вояже – смерть примет их быстро и незаметно.
– Да, самомнение наполнит твои карманы, даже если они дырявы, – вступил в разговор третий голос.
Шляпа, надвинутая на брови, поднялась на лоб посредством восставшей, словно резвый жеребец на дыбы, шевелюры. Разговор с собой – дело привычное, коротает время в засаде, успокаивает нервы, да и просто полезен для интеллекта, когда нет шахмат под рукой, но включение в него третьих лиц – это уже не шутки, а растроение личности.
– Назовите свое имя, синьор, дабы мы могли обращаться к вам подобающим образом, – вопрошаю я незнакомца.
– Ваша Совесть, – звучит короткий ответ.
– Ух ты, у тебя совесть есть, – ерничает жертва, натягивая позолоченный камзол и цепляя шпагу на атласную ленту.
– Сударь, вы можете сохранять столь
