Книга Versipellis - Мирослава Миронова

может не понимал, но суть желания такова, — идея гиблая. Если ещё живой, то уж точно не согласится после удачного побега соваться к министру, — рассуждал вслух Арман. — И пытаться проникнуть в дом — такой же бред, — Арес попытался было возразить, но дядя жестом остановил его. — Ты сам не уверен, есть ли там сейчас твоя суженная, а значит конкретно этот особняк может быть ловушкой. Ты ж не знаешь, сколько на министре зарегистрировано жилого имущества? И наконец, — дядя торжественно раскрыл и приподнял ладони. — Нет смысла тебе вообще за ним гоняться. Лишний раз подставишься только. А вот ненавязчиво забросить обоим, и этому Алексу, непонятно зачем тебе сдавшемуся, но пусть, альтруизм — хорошая черта, и Виктории, раз ты такой однолюб, и, кстати, не так важно, есть ли она в том доме или нет, маленькие презенты для самопомощи — стопроцентный план. И не минералы, которые тебя уже поставили в неудобное положение полу-нагнувшись перед начальником, а что-то более бытовое и тривиальное. Так ты себя прямо не раскроешь, если сделаешь всё аккуратно, и понаблюдаешь за интеллектуальными способностями этих товарищей и своих коллег. Может не стоит первых спасать, а со вторыми работать.

Дядя улыбался, кажется, он уже собрал для Ареса, как для персонажа в приключенческой игре, в которые любили играть следователи, полный боевой инвентарь и уже выдал ему миссию. А альфа же не мог отделаться от мысли, как по-человечески думает и видит мир его малознакомый родственник.

— А, прости уж, заговорился. Ты ж меня о помощи хотел попросить? — с ухмылкой спросил Арман.

— Вот, удивитесь, дядя, но всё хочу, — хмуро ответил Арес. — Мне нужно научиться заметать свой след. Или не оставлять его вовсе.

В машине федеральной службы контроля…

Когда я снова очнулся, мага рядом уже не было. Я был привязан ремнями к кушетке и смотрел, как лучи от цитрина, сердолика и малахита, постепенно заживляли ткани моего организма. Нагрудный карман отзывался давящей тяжестью, в нем был адуляр. Прекрасный и, одновременно, ужасный минерал, который позволял жить в среде людей, но постоянно откачивал природную волчью силу. Я уже предчувствовал, как пару часов буду превращаться в человека и обратно, когда его с меня снимут — отвратительное чувство беспомощности. Я не веселой с ухмылкой подметил, что мыслю вполне здраво и даже оптимистично: с чего я решил, что меня когда-нибудь выпустят из под действия кристалла, а не заморят в собственном соку — в постоянном оттоке энергии?

В передней части машины лениво переговаривались люди, судя по всему — агенты, третий сопровождающий же мирно посапывал — это был маг. И с первого взгляда никому не было до меня дела. Но стоит мне, великому и ужасному Алексу, хотя бы попытаться сменить позу, которая сейчас больше напоминала положение лягушки во время препарирования, как не раздумывая пустят в ход весь тот запас боевых амулетов, которыми их напичкали перед такой опасной и сложной миссией. Постепенно мысли уходили в отстраненное, абсолютно не подходящее моменту, русло. В моей ситуации нужно хаять власть и её ближайших ко мне представителей — трёх невольных попутчиков, нужно было молиться Луне, чтобы вдруг все признали ошибку, посмеялись, похлопали меня по спине и отправили домой, ну или хотя бы продумывать план побега с использованием нехитрых подручных средств: начиная с собственных зубов, которые, в теории, могли справиться с кожаными ремнями, и заканчивая откручиваемыми ножками кушетки, которыми, тоже в теории, можно было бы спасти меня от серебряной пули. Но я думал о чем-то до ужаса тривиальном: о звёздах, россыпью которых уже покрылось небо за тонированными стеклами, о неиспользованных продуктовых карточках на капсулы, о детях, у которых я так и не проверил домашнее задание. Дети… Какая же ужасная судьба ждёт тех щенков, что родились в рабстве у одного из самых влиятельных людей государства. Выживут ли они? Или уже пали жертвой нечеловеческих издевательств? Ну, герой я, конечно, даже за решеткой не хотел принимать всерьез такую простую мысль: мы, оборотни бессильны перед лицом людей. И как бы они не улыбались нам, как бы не выдавали квартиры и не устраивали на работы, всё равно будут держать за спиной смертельноопастный амулет, не стесняясь перспективы стать убийцей. Как мясник не считает себя участником геноцида, так и министр "Новой политики" может видеть свою персону венцом современной науки, мучая новорожденных оборотней. А ведь мама сразу всё поняла, хотя и строит из себя законопослушную подданую уже много лет… Интересно, что сейчас с ней? С братьями, с отцом? Наверное, мне не суждено об этом когда-либо теперь узнать.

К западу от города…

Вендиго, выбравшись из автобуса, недолго шел по обветшалому пригороду. Добравшись до леса, он обратился волком и бросился вперёд по следу. Он лихо перескочил через прогнившую ограду, из которой какой-то энтузиаст из числа людей выцарапал и украл рубины, вихрем пронесся мимо старых ветряков, через поле, посадки и через ельник. Модернизированный внедорожник, в котором федеральная служба контроля каждый день возила заключённых оборотней, трудно было перепутать с чем-либо ещё. Тем более волку, который руководил охотой. И он бежал не сбиваясь с курса, не оглядываясь по сторонам, ведомый лишь этой грязной отвратительной энергией. Прохлада подступающей ночи и сладость погони разожгли в нём, казалось, уже позабытое чувство свободы. Когда он услышал последние слова отца, когда вышел в "гуманитарный коридор" и стал добровольным рабом этого нового мира, его жизнь разделилась. И в новой её половине он не мог рассчитывать на большее, чем рисковать всем ради этих нескольких часов простого естественного счастья — бежать зверем по бескрайнему лесному полотну.

Чувства усиливались. Вендиго уже мог опознать не только волка, которого насильно держали в человеческом теле, но и количество людей, находившихся в машине. Оборотень приложил немалые усилия, чтобы поравняться с ней, но ухабы и поваленные деревья то и дело заставляли его замедляться. Он знал, что делать и это лишь вопрос времени, когда он сможет настичь свою цель.

В то же время, в доме министра “Новой политики”…

Виктория, разбежавшись настолько, насколько позволяла комната, навалилась со всей силы на окно. Послышался глухой треск пластика, но стеклопакет не поддался. Она ударялась о холодную неприступную гладь снова и снова, пока плечи её не заныли от боли. Девушка, в наступающем отчаянии, бросила в него книгу, потом вторую и третью. Падая плашмя на подоконник, у них мялись страницы и бились углы, но она продолжала хватать всё, что подворачивалось под руку. А когда ничего не осталось, заколотила окно