Пыхтел, пыхтел — все без толку. Поднял голову и, к радости своей, увидел: крестный идет, кричит сверху:
— Погоди, Василь, не надрывайся. — Подошел, оглядел: — А че ж ты не по дороге?
— Думал, тут легче будет. На дороге грязь налипает.
— А я раз вышел, гляжу, хтось порается. Ну, думаю, ладно. Другой раз вышел — все на том же месте. Тогда я тольки догадалси, што это ты тут застрял. Дай, думаю, пойду подмогну, а то он там до ночи просидит. — Потрогал мешок. — Ото и вся капуста?
Карпо поднял оглобли и легко потащил тачку. Васька уперся сзади, толкал изо всех сил, помогал, показывая крестному, что он еще не совсем обессилел.
— Не тужься, — сказал крестный. — Ты и так ухекался.
Тачку Карпо подкатил к самому порогу, подхватил капусту под мышку, снес в сени, поставил в угол. Коленкой толкнул скособочившийся мешок, поправил, капуста в нем жалобно скрипнула.
— Да, не дужа разжились… С капусткой нынче, видать, туго. — Покачал головой и покатил тачку домой.
Вечером в Васькином доме шла горячая работа. Васька срезал с кочанов гнилые листья, счищал с них грязь, а мать, повязав голову белым платочком, большим широким ножом рубила капусту в лапшу. Танька моет морковку, скребет ее, отхватывает от каждой по кусочку, бросает в рот, хрустит. Только Алешке нечего делать, и он беспрестанно канючит:
— Ма, очисть хряпку.
— Вася очистит, мне некогда.
Мать бросила Ваське кочерыжку. Васька очистил белую мякоть, откусил кончик, остальное отдал братишке. Захрумкал Алешка, довольный, заулыбался.
— И мне, — просит Танька.
— И тебе будет. Всем хватит, — говорит мать. — Ты сбегай к Чуйкиным, купи яблочков. Положим в капусту.
Достала рубль, подала Таньке. Та побежала, принесла с полдесятка.
— Вот. Больше, говорит, нема. И деньги не взяла.
— Ну и ладно. — Мать выбрала белый крепкий кочанчик, похлопала по нему ладошкой. — Целым положить, што ли? Отец ваш любил соленые кочаны.
Когда ворох резаной капусты на столе вырос в большую гору, мать пересыпала ее солью, перемешала, сгребла в большую эмалированную чашку, понесла в погреб. Таньке наказала:
— Помой яблоки и принеси. Положу на самое дно, а то, близко положишь, потаскаете, просолиться не успеют. И кочанчик захвати.
Дорезав последний кочан, мать принялась перебирать капустные листья, которые Васька счищал с кочанов.
— То ты жирно чистил, такими листочками теперь грех бросаться.
Она выреза́ла из листьев черные пятна, отрезала порченые краешки, мыла листья и рубила их тоже в лапшу.
Понесла последнюю чашку, покрепче кулаками вмяла капусту в кадушке, накрыла чистой тряпочкой, на нее дощатый кружок положила, сверху камнем придавила и перекрестила:
— Ну, будь удачливой. — И добавила с грустью: — Мало тольки, и полкадушки не получилось…
КОНЬКИ
Зима выдалась снежной, вьюжной. Намело сугробы под самые крыши. Открыл двери Васька, а перед ним ровная белая стена — не видно Никитиной хаты. Даже следов материных не заметно, будто она по воздуху через двор перелетела, когда рано утром на работу уходила.
Взял Васька лопату и принялся резать ровные кирпичи — отбрасывать снег на стороны. Прокопал узкую траншею от двери до середины двора — светлее стало. Во дворе снегу меньше, гонит его ветер с огорода прямо на улицу. Оглянулся и сразу сник — напрасно трудился: ветер засыпает траншею. Вернулся в сени, поставил лопату. «Утихнет — тогда расчищу, а сейчас в школу пора». Подхватил ранец, полез по сугробам к Никитиной хате, поскребся в заснеженное окно. Выглянула тетка Ульяна:
— Чего тебе?
— Никиту. В школу пора! — прокричал Васька.
— Какая школа в такое вихоло! Не пойдет он.
Она еще что-то говорила, но Васька за воем ветра не расслышал. Постоял немного, раздумывал, что делать. Может, и ему не идти? Нет, ему нельзя, мать заругает потом. Прогул в школе она ни за что не простит. Никите хорошо…
Надвинул шапку поглубже, нагнул голову, пошагал Васька навстречу ветру.
Школа стояла за поселком на выгоне. Квадратное кирпичное здание, построенное еще земством, обросло большим садом. Летом школа, будто зеленый оазис в пустынном поле, шумит широкими листьями кленов и тополей. Зимой же издали, среди снежной целины, она похожа на забытое зимовье на севере — чернеет на отшибе одинокая. Только и оживляются тропинки к ней, когда со всех концов группками и в одиночку тянутся на занятия ребятишки. А отзвенит звонок, пробежит запоздалый ученик — и снова ни души, ни звука.
Поднял голову Васька, огляделся — ничего не видно: ни ребят, ни школы, все скрыто снежной мглой.
В поле ветер свирепее, с ног валит, лицо сечет, дух захватывает. Повернулся Васька спиной к ветру, зашагал задом наперед: дорогу в школу он с закрытыми глазами найдет. Прошел немного, споткнулся, упал, но тут же поднялся, снег из рукавов вытряхнул, повернулся к ветру боком, нагнулся и пошел упрямо, будто напролом. И сердце его вдруг наполнилось гордостью: вот какой он смелый, один в такую пургу не побоялся идти в школу! А Никита дома, на печке сидит…
Долго шел Васька, уже должна бы и завиднеться школа, а ее все нет и нет. Глушь, ветер воет, рвет Васькино пальто, снегом забрасывает.
Остановился, в одну сторону посмотрел, в другую, и вдруг показалось Ваське, что он сбился с дороги. Где север, где юг, где поселок, где школа — все перевернулось как-то, ничего не понять. Куда идти — не знает Васька. Вспомнил: когда он вышел из поселка, ветер дул ему в лицо, значит, чтобы вернуться обратно, ветер должен дуть в спину. Не долго думая, повернулся Васька к ветру спиной и зашагал в обратную сторону. Решил: «Дойду до крайних хат, а там соображу, куда идти».
Шел Васька быстро — ветер в спину подталкивал, поторапливал. Порой так поддавал, что Васька чуть носом в снег не зарывался.
Бежит Васька, будто убегает от кого. Дышит тяжело, вспотел весь… От страха убегает, не от ненастья.
И вдруг увидел: в снежном мареве деревья замаячили. Обрадовался: куда-то вышел! Подошел поближе, узнал: школа! Только она почему-то другой стороной повернута. Догадался: сбился с дороги он и прошел мимо. Не поверни Васька в обратную сторону, неизвестно, куда попал и где бы он сейчас был.
На крыльце стряхнул с себя торопливо снег, постучал ногами, вошел в коридор. В коридоре пусто, тишина.
«Опоздал, — огорчился Васька. — Пока блукал, занятия начались».
На стук Васькиных ног появилась сторожиха. Увидела Ваську, воскликнула:
— Боже мой, или у тебя отца-матери нема?
Васька посмотрел на нее виновато, стал оправдываться:
— Заблудился я… — Спросил: — Давно сели?
— Куда сели?
