такой мощный противник, как здравый смысл. Отсюда то невероятное усердие святых отцов в изыскании оправданий для этого культа. Среди аргументов на первом месте – благожелательное отношение Христа к девству, на втором – обещание наград на небе. Но одними будущими наградами девы едва ли бы соблазнились, поэтому к ним добавлялись награды земные, такие как особое положение в обществе, уважение клира и пр. Особенное впечатление на юных девиц должно было производить приравнение их девственного состояния на земле к равноапостольскому, а в будущей жизни – к равноангельскому. Какой деве не приятно было сознавать, что она, на земле лишь существо из плоти и крови, на небе будет ангелом.
Девство, по отцам, прекрасно, среди прочего, удовольствием, которое оно доставляет уже в этом мире. Этот аргумент можно назвать «аргумент удовольствием». Отцам он, по-видимому, представлялся неотразимым, хотя в других случаях удовольствие принижается ими и выставляется как нечто, чего почти следует стыдиться. По Тертуллиану (II–III вв.), воздержание – источник наслаждения: «Как же нам… не любить воздержание? Так насладимся же им при первой возможности…»[68] Для преподобного аввы Херемона (IV–V вв.) целомудрие сохраняется «не строгостью (воздержанием)… а любовию к нему и удовольствием от собственной чистоты»[69]. Григорий Нисский, признавая с сокрушением утрату девственности, сожалеет о потере своей первоначальной чистоты:
«…теперь знание красот девства для меня, так сказать, напрасно и бесполезно…мы только зрители чужих совершенств и свидетели блаженства других. Если мы даже и правильно судим о девстве, то испытываем [лишь] то же, что повара и слуги, которые на трапезе богатых готовят роскошную пищу другим, но сами ни к одному из приготовленных яств не прикасаются…поистине завидна и достойна восхищения участь тех, кому не заграждена возможность наслаждаться этими благами!»[70]
К «аргументу удовольствием» в пользу девства добавляется аргумент, который можно обозначить как «аргумент хулением брака». Брак предвзято истолковывается отцами как состояние, полное бед и лишений, которых возможно избежать благодаря девству. Тут имели возможность проявить красноречие, приводя девственницам на память страшные картины брачной жизни, самые знаменитые отцы. Вот как пугает девственниц замужеством святитель Григорий Нисский: замужество сулит бесчисленные беды и скорби, которые неизвестны девственницам. Тут и болезни беременности и родов, и возможная ранняя смерть мужа и вдовство, и возможное сиротство детей, и возможная смерть детей, и болезни детей, и нелёгкие домашние обязанности жены – это лишь немногие беды, которые случаются в замужестве. Самая тяжёлая беда – раннее вдовство:
«…часто также она, ещё юная летами, ещё сияющая красотой невесты, ещё, может быть, краснеющая при входе жениха и стыдливо на него взирающая, когда и страсть, сдерживаемая стыдом в своем обнаружении, обыкновенно бывает пламеннее, вдруг делается вдовой, несчастной, одинокой и оправдывает на себе все эти страшные названия; и вот её, до сих пор одевавшуюся в светлую, блестящую и нарядную одежду, внезапно случившееся несчастье облекает в чёрное платье и повергает в скорбь, похитив брачные украшения. Затем вместо блеска – мрак в спальной комнате, жалобные вопли и рыдания, ненависть к тем, кто хочет утишить скорбь; отказ от пищи, изнеможение тела, упадок духа, желание смерти! <…> Опускаю другие беды вдовства, ибо кто может их все подробно исчислить?»[71]
Но и участь мужчин в браке незавидна. Вот с чем, по Григорию Нисскому, неизбежно столкнётся мужчина даже в самом счастливом браке:
«Когда жених смотрит на любимое лицо, тотчас же непременно является у него и страх разлуки; когда он слышит приятнейший голос, представляет в уме, что когда-нибудь его не услышит. <…> Если посмотрим на то, что ценят юноши и чем увлекаются неразумные, а именно: на очи, [в окружении] ресниц сияющие, на брови, очи обрамляющие, на щёки, нежной и радостной улыбкой [озарённые], на губы, естественной алостью окрашенные, на волосы, золотистые и густые, различными плетениями главу украшающие, и вообще на всю эту временную красоту, то, если в ком есть хотя сколько-нибудь рассудка, непременно представит в душе своей и то, что эта красота некогда, разрушившись, погибнет, обратится в ничто, вместо видимого теперь сделается гнусными и безобразными костями, не оставив ни следа, ни памятника, ни остатка нынешнего цветущего вида»[72].
Святитель, очевидно, не замечает, что этим аргументом девственницам указывается образ действий, прямо противоположный тому, которого он от них ожидает: не дожидаясь неизбежного увядания красоты, поскорее соединиться в браке с любимым человеком.
Христианству нечего противопоставить удовольствию как более высокую ценность, и оно противопоставляет удовольствию от чувственной любви удовольствие же, но особого рода. Для девственниц источник такого удовольствия – Христос, Жених небесный. По Тертуллиану девственницы – «Божьи невесты, для Бога – их красота и невинность. С Ним они живут, с Ним беседуют, с Ним проводят и дни и ночи… Они избрали благую участь и, отказавшись от замужества на земле, уже причислены к сонму ангелов»[73]. Григорий Богослов (IV в.) так напутствует девственниц на духовное соединение с Христом:
«Ты, дева, презрев весь мир и все приятности жизни, стань подле светозарного Христа и, взявшись рука в руку, введи Его в свой брачный чертог, исполненный утех, веющий сладостями и благоухающий… чтобы Христос стал твоим Женихом…невеста Христова, прославляй своего Жениха; непрестанно очищай себя словом и мудростью, чтобы ты, чистая, вечно могла сожительствовать с Чистым. Этот союз гораздо выше тленного сочетания»[74].
Нет, по христианству, для девственницы высшего блаженства, чем то, которое обретается в духовном общении с небесным Женихом. Оно бесконечно превышает удовольствия от близости с женихом из плоти и крови. Но удовольствий второго рода требует сама природа, а в чём состоит удовольствие от близости с небесным Женихом, отцы сообщают уклончиво. Самому Христу едва ли когда-либо могло прийти в голову, что наступит время, когда его приверженцам будет предлагаться взамен естественных удовольствий удовольствие от общения с его образом. Горькая истина для Христа в этом случае состоит в том, что абсолютное большинство его приверженцев предпочтут первые удовольствия второму.
Есть одна очевидная несуразность в аргументах отцов: если девство – блаженство уже при жизни, а после смерти вознаграждается ещё и небесным блаженством, как объяснить эту награду? Награждают за понесённые страдания, за трудные подвиги. Если девство награждается, оно приравнивается тем самым к трудному подвигу. Но это не мешает отцам прославлять девство как состояние блаженства. Есть и ещё одно противоречие в отношении христианства к девству. Если девство так прекрасно, зачем призывать к нему так настойчиво? Разве к удовольствию, а тем более к непомыслимому блаженству, нужно
