пахнет. Жена с детьми твоими изучали, скажешь? Больно взрослый у детишек запах — как будто они тебя старше.
— Рано выросли, — говорит Вран, сам не зная зачем.
Девушка лишь плечами передёргивает — и наконец одеваться начинает.
Вран задумчиво смотрит вверх: не утихает метель, но и дальше не идёт. Что ещё девушка умеет? Может ли, например, дождь призвать?
— Как ты это сделала? — спрашивает он, возвращая взгляд к девушке: она как раз в штаны свои кожаные влезает, и лицо у неё по-прежнему очень недовольное. Неужели и впрямь так сильно на них запах Войко какого-нибудь отпечатался?
— Как сделала, так ты в жизни не научишься, — отбивает девушка.
— Ну почему же не научусь, — говорит Вран, и всё внутри него на миг от наглости собственной замирает. — Ты меня и научишь, нет разве?
— Я? — Девушка поднимает на него глаза. — И с чего бы мне хоть чему-то тебя учить, Вран из Сухолесья?
— С того, что я с тобой пойти хочу, — заявляет Вран. — В племя твоё лесное, в племя волчье. Нет мне дороги назад, сказал же. Серый всё сделал так, чтобы я своих оставил да к вам попал.
Девушка молчит. Молчит, и смотрит на Врана… так, словно что угодно он скажи, хоть Чомором назовись, хоть бером, — и то меньше бы её это поразило.
И почему-то больше не смеётся, не улыбается весело, не искрятся лукавством её глаза, не спешит она с остроумными ответами.
Так и стоит, долго-долго, на Врана смотрит, будто впервые его видит, а потом выдыхает резко:
— Ну уж нет.
Глава 3. Граница
— Нет уж, — повторяет девушка и как от заразного от него пятится. — Повеселились, и хватит. Ты давай, горшочек свой бери, в себя приходи да домой иди, к жене своей, детям, кто там у тебя ещё…
— Да нет у меня никакой жены с детьми, — говорит Вран. — Я тебе так сказал, когда нечисткой тебя считал, чтобы…
— Да поняла я, — огрызается девушка. — Всё равно — домой иди. Доведу я тебя, так уж и быть, на этом и распрощаемся.
И стихает ветер вдруг, и звонко, напряжённо её голос на весь лес, кажется, разносится. И стоит она перед Враном, снова простоволосая, волосы тёмные до пояса струятся, глаза тёмные недобро уже на него смотрят, без прежней весёлости. Так и говорит всем видом своим: хватит, заканчивай, уходи.
— Пойду, — соглашается Вран. — Доведи. До дома моего вдвоём и пойдём — нового.
Снова зубами девушка щёлкает — быстро, неуловимо почти, но очень раздражённо.
— Успокойся, Вран из Сухолесья, — говорит она строго. — Вижу, переволновался ты, со своими рассорился, не поняли вы друг друга — просто вернуться тебе нужно и всё им объяснить.
— Убьют…
— Кто тебя убьёт? — фыркает девушка. — Что-то не слышала я, чтобы в вашей деревне кого-то убивали.
— Первым буду, — пожимает плечами Вран.
Девушка выдыхает через нос; сердитый этот выдох, сильный, пар от него до лица Врана долетает.
— Нет, так дело не пойдёт, — говорит она. — Ещё чего мне не хватало — людей в свой дом тащить? За тобой из-за нечистки погнались, а за мной так же из-за человека погонятся. Я свою работу сделала, я тебе помогла? Отвечай, ну же — помогла я тебе?
— С горшочком — помогла, — говорит Вран. — Но не о горшочке я тебя…
— А не собираюсь я твои новые просьбы слушать, — мигом перебивает его девушка. — Ни времени у меня на них нет, ни желания. Хочешь — к деревне тебя выведу, не хочешь — сам дорогу ищи, но в мой дом ты не сунешься, не приглашала я тебя.
Вран прищуривается.
— Как зовут-то тебя, помощница? Напоследок-то хоть скажешь?
Девушка смотрит на него недоверчиво, задумчиво. Явно уже никак лишний раз с ним связываться не хочет, ни имя своё называть, ни стоять даже рядом, — но всё же говорит коротко:
— Бая.
«Бая»…
— Красивое имя, — говорит Вран. — И о чем баешь, Бая?
— А ты о чём врёшь, Вран? — сужает глаза Бая. — А, погоди… Сама ведь знаю.
— А скажи мне, Бая, — невозмутимо продолжает Вран, — правда ли, что люты с хозяевами лесными, с серыми да с Чомором тоже сделку когда-то заключили в обмен на силу свою? Что пообещали они кое-что хозяевам и выполняют это обещание до сих…
— Неправда, — быстро прерывает его Бая.
Но видит Вран по её глазам: заволновалась.
— Что-то, кажется, не я сейчас вру, — замечает он. — Слышал я о лютах такую вещь: не просто так вы людям в лесу помогаете, обязательства у вас свои есть, и отступиться вы от них боитесь. Как почуете, что кому худо будет, так сразу на помощь спешите — потому что не можете иначе, правило у вас такое уже много веков. Скажешь, это тоже неправда?
Бая молчит.
А Вран готов сейчас и ведунью старую расцеловать, и менялам из других общин все их выдумки простить — потому что эта выдумка и не выдумкой вовсе оказалась, потому что попал Вран пальцем в небо, потому что подловил всё-таки лютицу на крупице знания очередного потерянного, в сказку превратившегося.
— Так вот — в беду я попал, Бая, — произносит Вран торжественно. — И о помощи тебя сейчас прошу. Нет мне жизни в общине моей, не для неё я рождён и жить в ней не могу. Нужно мне, чтобы ты меня к своим отвела — иначе пропаду я, пусть и не в лесу заблужусь, а в судьбе собственной. Только на тебя надежда и осталась, только на тебя положиться могу — только за тобой следом пойду, а уж куда вести меня, это тебе решать. К смерти ли духа моего или к его перерождению — это твоё дело уже, твоей совести разбираться.
Вран заканчивает свою тираду, переводит дух, довольно улыбается — а Бая продолжает молчать.
И смотреть на него так, как никто на Врана в жизни не смотрел. Даже отец, когда узнал, что Вран его шкурой обрядовой весь лес подмёл, даже Латута, когда Вран к ней на солнцевороте летнем присоединиться отказался; Вран и не подозревал, что столько всего нехорошего способен в себе взгляд человеческий уместить.
Может, дело в том, что и не человеческий он вовсе?
— Да пошёл ты в реку глубокую, Вран из Сухолесья, — говорит Бая вдруг.
Нож из земли вырывает, сумку охотничью Врану в лицо швыряет — и в два прыжка из оврага выбирается.
Вран ошеломлённо моргает.
— Чт… эй, погоди!
Не этого он ожидал. Во всех быличках существа нечеловеческие совсем иначе себя ведут, когда
