их на тонкостях каких-то ловишь — не злятся, наоборот, уважением неким к тебе проникаются, за своего, умного, хитрого тебя признают.
Эта почему-то не признала.
— Погоди! — окликает её Вран растерянно: Бая уже почти из виду скрылась. — Бая! Так нечестно! Ты что, не слышала, что я тебе сказал?
Нет ответа — и Вран поспешно по оврагу сам карабкаться начинает. Не так быстро, как у Баи, у него это получается, — он уже и испугаться успевает, что взберётся он наверх, а Баи и след простыл, — но видит всё-таки между деревьями белый размах её рубахи и шагу прибавляет.
— Бая! — повторяет он упрямо, еле её догоняя: и не бежит она вроде бы, а всё равно с такой скоростью идёт, что поспеть за ней нелегко. — К чему всё это? Ты же сама меня до дома проводить обещала — а я просто попросил…
— Вчера попроси, — цедит Бая, и снова колдовство какое-то твориться начинает: Вран, как ни старается, толком нагнать её не может, всегда на несколько шагов от неё отстаёт, словно сама земля его замедляет, самые глубокие сугробы посылая.
А идёт Бая исключительно по сугробам.
— Я тебе что, нечистка какая, чтобы от меня так отговариваться? — озадаченно спрашивает Вран.
— Да уж лучше бы нечистка, — бросает Бая вперёд рассерженно. — Нечистки почище вас будут — лишнего не попросят, просто так не полезут.
— Кого это — «нас»?
— Людей.
Вран даже лица её не видит, только волосы тёмные, за спину откинутые, только рубаху белую с рукавами широкими, как крылья птичьи, только штаны узкие, только пояс широкий и кожаный — раньше думал Вран, что люты такие пояса носят, чтобы облик человеческий сохранить да волка внутреннего сдержать, но и без пояса она прекрасно человеком перед ним ходила. Без ничего вообще.
— Не хотел я тебя обидеть, — говорит Вран искренне. — Даже мысли такой не было! Может, выразился я не так? Ты мне скажи — я вмиг исправлюсь! Ничего же у тебя особенного не прошу, не требую себя волком сделать, всего лишь…
— Не требуешь себя волком сделать? — сверкает глазами Бая, наконец останавливаясь и разворачиваясь. Но лицо её так сурово, что Вран не осмеливается к ней поближе подойти, хотя и может теперь. — Ну спасибо и на этом, какой ты благородный! И ничего особенного, конечно, тоже не просишь — «всего лишь» к себе забрать, от общины «спасти» — мало ль чего хочется, да не всё сможется, слышал, может, такую поговорку?
— Не слышал, — качает головой Вран.
— Оно и видно, — припечатывает его Бая. — Хорошо ты, Вран, придумал: в своей общине, значит, места не нашёл и ко мне в племя просишься — а почему я тебя брать-то с собой должна, неприкаянного? Подвигом ты каким, может, место среди нас завоевал? Поступком каким хорошим? Жизнью, может, достойной? Что-то сомневаюсь я — из-за достойно живущих такой шум не поднимают, да и не хотят они дом свой покидать, уважают их там и так, никто со свету не сживает.
— А что сделать я должен был, например? — мигом цепляется за слова Вран. — Поступок хороший — это какой? Если сделаю то, что понравится тебе, то шансы увеличатся мои?
— Нет у тебя никаких шансов, и увеличивать нечего, — мотает головой Бая. — И вообще — не я это…
Она быстро замолкает — но Вран не дурак, Вран всё на лету схватывает.
— …решаю, — заканчивает он за неё. Не знай он, что миролюбива Бая, то по её глазам решил бы, что убить она его хочет. — Не ты — а кто? Пожалуйста, лесом тебя заклинаю, отведи меня к тому, кто за это отвечает. Просто отведи — а дальше я сам разберусь.
Бая снова сердито выдыхает.
— Что ты всё заладил — «пожалуйста», «прошу тебя»? Правда думаешь, что отказать тебе не могу? Могу, Вран, и ещё как могу. Раз таким находчивым себя считаешь — вот тебе новая задачка, попробуй из неё выход найти: помогаю я всем в этом лесу, кто в помощи моей нуждается, это правда, да только уберегли меня предки от таких плутов пронырливых, как ты. Поверить я должна, что нужна тебе моя помощь, сама тебе помочь должна захотеть — а ты сейчас всё дальше и дальше от того, чтобы я даже до опушки тебя довести желала.
— Ну, это ты, положим, преувеличиваешь, — замечает Вран. — Неужто хочешь, чтобы я насмерть здесь замёрз?
— Ну, раз жизни тебе в деревне не будет, так что мучить тебя? — в тон ему отвечает Бая. — Волка-братца своего позови да волчицу-сестрицу, может, они тебя до рассвета погреют или сразу к себе в леса вечные заберут, если милосердны будут.
«В леса вечные». А говорит-то совсем как деревенские.
— Я уже звал их сегодня, — отвечает Вран. — Думаешь, не по их воле мы встретились?
— По моей воле мы встретились, — закатывает глаза Бая. — По моей и разойдёмся.
— Хорошо, — пожимает плечами Вран. — Разойтись хочешь — так иди. Оставь меня здесь, в лесу холодном, среди нечисток заблудших. Только не удивляйся, если сам к тебе следующей ночью нечисткой приду — потому что не сдвинусь я с места этого, не пойду ни в какую деревню. На твоей совести это будет.
— Хорошо, — пожимает плечами и Бая. — На этом и сойдёмся.
Разворачивается — и прочь идти начинает. Так же быстро, так же уверенно — ни капли сомнения в этой лёгкой походке нет.
Так просто?..
Вран, честно говоря, надеялся, что тронут её его слова, что не решится она его на произвол судьбы бросить. Может, притворяется, на слабо его берёт? Что ж, Вран тоже не пальцем деланный — это Вран её на слабо возьмёт.
И остаётся Вран стоять на месте своём, в одном из сугробов глубоких, между двумя деревьями корявыми, голыми, высоко над его головой мощными стволами переплетающимися. Звёзд на небе даже не видно, облака их все закрыли, и луну тоже. Неуютно очень Вран себя чувствует. О холоде он уже и не говорит.
А Бая всё идёт и идёт. И даже не оглядывается.
Трещит что-то в кустарнике ближайшем, Вран всем телом вздрагивает. Присмотреться хочет, да тут же передумывает: а вдруг правда увидит что?
Ладно. Дерьмовый был план, пора новый придумывать. Вран поспешно от кустов отворачивается — и за Баей припускает.
— И что же ты за мной идёшь, а не на месте стоишь, как хотел? — спрашивает Бая, по-прежнему не оборачиваясь. — Или ты в место своё весь лес записал, кругами по нему бегать будешь?
— Пока рано записывать, но надеюсь в ближайшее
