спешил, понимая, что каждый сохраненный день может принести огромную пользу. Никогда раньше я не думал, что, вызубривая по тетрадке русские слова на Мурмане, я делаю большое государственное дело. Тогда мне казалось, что это лишь кратчайшая дорога к сердцу девушки. Теперь я понял, что это путь к спасению Англии.
За время пребывания в школе я сумел впитать в себя часть той силы английского духа, которую накопила Англия в течение столетий на всех материках, от полюса до полюса, через своих капитанов, миссионеров, губернаторов, министров. Конечно, я узнал далеко не все. Но я сумел понять, какая это мудреная и злая наука. И я преисполнился восхищением перед английской энергией и инициативой, сумевшими превратить крохотный островок Атлантического океана в подлинное сердце мира, откуда по артериям морских путей разливаются по всей земле цивилизация, предприимчивость и наша славная, деловая закваска.
Здесь же в школе я нашел применение этим моим записям. Я решил вести их аккуратно, не пропуская решительно ничего, чтобы в будущем дневник мой вошел в библиотеку школы как руководство. Я имел возможность познакомиться с сотней таких дневников. В них наши агенты излагали мельчайшие детали своей работы, не забывая даже любовных похождений, поскольку они имели отношение к политике. И теперь мы изучали их как руководства, хотя многие были написаны еще в те времена, когда никакой школы в Девоншире не было. Конечно, ведение дневника требует огромной осторожности. Но люди нашей профессии знают, что и как надо скрывать.
В начале июня я выполнил все назначенные мне работы. Мистер Старк вызвал меня к себе в кабинет и поздравил с успешным окончанием школы. Он крепко пожал мне руку и сказал, что я могу ехать в Лондон.
Он просил меня там ни в коем случае не заходить в канцелярию службы, а поддерживать связь только с полковником Мальмер. При этом он погрозил мне единственным пальцем на левой руке.
— Вы скоро получите назначение, — произнес он в заключение нашей беседы. — А пока, чтоб вам не скучно было в Лондоне, я вас прошу выполнить маленькую самостоятельную работу: ознакомьтесь в общих чертах с настроениями лондонских рабочих и безработных. Вы сами понимаете, что эта работа имеет не только уже школьное значение. Может быть, она попадет в соответствующий отдел службы. Но пусть она будет немногословна. Примерно через месяц к вам явится человек, и вы передадите ему рукопись. На всякий случай будьте дома по утрам каждую среду. Счастливого вам плаванья.
В тот же день я покинул школу. Перед отъездом мне выдали триста фунтов на "обзаведение амуницией", как во время войны давали деньги молодым офицерам. Никакого диплома я не получил, этого не было в правилах школы. Наоборот, я принужден был сдать по описи все мои работы, тетради и снимки. Я увез с собой из Девоншира только необходимые знания в голове и желание как можно скорее приложить их к делу.
ВСТРЕЧИ В ЛОНДОНЕ
17 июня. Занятия в школе измучили меня. Я мечтаю провести несколько дней в полном бездействии. Дед настолько тактичен, что не расспрашивает меня о школе. Наоборот, он все время сам рассказывает мне новости и дает советы. За время моего отсутствия он выучил попугая кричать:
— Хип, Хип… Мы должны сокрушить большевиков…
И от этих криков мне нет покоя. Когда оба, попугай и дед, засыпают, я берусь за эту тетрадь. Я ее сильно запустил за время пребывания в Девоншире.
Завтра я начинаю делать визиты.
20 июня. Сегодня полдня я провел у лорда Лавентри, вернувшегося недавно из морского путешествия. Лорд встретил меня ласково, и я хотел было угостить его рассказами о Мурмане. Но он попросил меня не разговаривать о двух вещах: о войне и России.
— Эти темы наводят на меня скуку, — сказал он тихо.
Говорят, что он самый богатый человек в Англии. Ему прощают даже то, что во время войны он оставался пассивным, не читал газет и скучал больше, чем обычно, хотя на войне был убит его брат.
Он приучил себя жить отшельником и преследовать только несбыточные цели. Своими деньгами он интересуется мало. У него нет предприятий, а только паи и акции, с которых специальный человек режет проценты шесть часов в день. Кроме этого человека у лорда несколько нотариусов и стряпчих. Его деньги вложены, кажется, в предприятия всего мира. Нотариусы убедили его, что так невозможно разориться.
Он ест страшно мало и очень худ. Но его энергия в желании осуществлять утопии поразительна. В настоящее время он решил прочесть все интересные книги мира и большую часть времени проводит у себя в библиотеке. Там в шкафах у него расставлено до полумиллиона томов, и он уже прочел четверть.
— Чем вы думаете теперь заниматься, Эдди? — спросил он меня после обеда.
— Вероятно, буду работать при военном министерстве.
— Вот причуда! Прошу вас, не приходите ко мне в форме. Я не поклонник истребления людей, и мне не нравится все, что напоминает об этом! Последнее время меня раздражают даже фруктовые ножи.
Я оставался у него весь вечер, и мы о многом поговорили. Его отвращение к политике и женщинам совершенно ненормально. Он не позволяет произнести ни одного имени министра или красивой артистки. Когда я вышел от него, была уже ночь. Я пошел пешком и принялся раздумывать на ту тему, что, в сущности, моя дальнейшая жизнь будет посвящена тайному обереганию интересов лорда Лавентри, раз я собираюсь охранять порядок Англии. А он не желает даже видеть военной формы… От таких мыслей у меня появилось страстное желание — никогда больше не встречаться с лордом. И я действительно больше не пойду к нему.
Я шел пешком от Лавентри, и путь мой лежал по набережной с Ламбетовской стороны. Было близко к полуночи. Я увидел на скамейках несколько фигур, которые сидели, жалко скрючившись. Несомненно, они намеревались провести здесь ночь.
Я решил подойти к этим людям и немного поговорить с ними. Ведь в мои обязанности теперь входило интересоваться настроением безработных Лондона.
Человек, с которым я сел рядам, оказался, судя по голосу, уже немолодым. Я завел разговор с ним как бы машинально. Через минуту мы уже беседовали.
Со всею откровенностью безработного бродяга рассказал мне свою историю. До войны он был агентам уголовного сыска в Ливерпуле. Под влиянием патриотического воодушевления, а отчасти желая подработать, он перешел в военную полицию и три года пробыл на фронте. Но накопить денег ему не удалось, а когда война кончилась и он вернулся в свой город, место
