благожелательного превосходства в новых национальных границах.
Провинциальный миф – не единственный миф, формирующий представление о русской идентичности, и фокус на отношениях с Другими, как внутренними, так и внешними, – не единственный жизнеспособный подход к русскому национализму. Тем не менее эти дихотомии играли существенную роль в формировании русской национальной идентичности на протяжении более чем двух столетий. Символический статус провинции всегда был связан со статусом России в целом; таким образом, изменения в их статусе и функциях в постсоветский период дают важное представление о том, что составляет национальную идентичность сегодня и как россияне представляют себе символическую географию своего мира. Обсуждать российскую провинцию сегодня, как и всегда, – значит обсуждать национальный характер России, ее сильные и слабые стороны, а также ее видение прошлого и будущего.
Обрисовывая развитие провинциального мифа и сдвиги в значении провинции в современной культуре, я опиралась на работы философов, ученых, политиков и даже на словари как на основу для анализа методов, при помощи которых различные культурные тексты представляют и активизируют эти сдвиги. В последующих главах дается подробный анализ провинциального топоса и мифов, представленных соответственно в публицистике, литературе и кино. В разных средствах информации и жанрах возникают похожие модели: всерьез ли авторы разрабатывают свое видение провинции как обители подлинной русскости или же деконструируют клише и идеологии мифа – и в том и другом случае провинциальный миф служит точкой отсчета для обсуждения «русской национальной идеи».
При отборе текстов я столкнулась с проблемой, знакомой всем исследователям культурной мифологии: с вопросом о том, образует ли какое-либо количество примеров, сколь бы убедительными они ни были, достаточную доказательную базу для выводов по столь широкой теме. В публицистике можно найти множество сделанных провинциальными культурными и политическими деятелями высказываний о взаимоотношениях Москвы и провинции. В литературе самые разнообразные персонажи исследуют символическую и физическую конфигурацию российской географии. В кино и на телевидении становится стандартным персонажем провинциал, а особенно молодая провинциалка. Повторяющиеся во всех СМИ темы, типы персонажей и элементы сюжета порождают размышления о том, что значит быть провинциалом, какие качества провинциалы привносят в Москву, что требуется, чтобы добиться успеха в сегодняшней России и, в более широком плане, – что значит быть русским. Стремясь охватить репрезентативный период времени, я отобрала наиболее показательные примеры из различных СМИ и жанров, включая научные трактаты и редакционные статьи в газетах, а также литературные и кинематографические произведения «высокой» и массовой культуры. Моя цель – представить тексты одновременно яркие и типичные, напрямую связанные с провинциальным мифом и с дискурсом национализма.
В следующей главе рассматриваются способы, которыми культурная и политическая элита российских провинций трансформирует парадигму «центр – периферия», приспосабливая ее к своим целям. Соответственно, эта глава дает слово регионам, которые как часть нестоличного пространства всегда были объектами объективации и описания с имперской точки зрения. Им, хоть и не лишенным голоса в буквальном смысле, приходится сопротивляться дискурсу, сконструированному за них экспертами из центра. Рассматриваемые тексты – примеры из прессы, существующей за пределами российской столицы: нескольких газет общего направления и популярных еженедельников, а также трех журналов: «Русская провинция» (Тверь), «Российская провинция» (Набережные Челны) и «Губернский стиль» (Воронеж). Редакционная политика этих изданий, заявления об их задачах и философии, авторские статьи и интервью с известными личностями представляют публике ведущих провинциальных деятелей культуры, политики и бизнеса, активно продвигающих позицию «провинция – наше все». Их заявления демонстрируют растущее сопротивление ориенталистской позиции центра, о чем свидетельствует часто встречающаяся в этих публикациях оксиденталистская, антимосковская риторика. Эти источники также напрямую обращаются к теме отношений между провинцией и Западом в контексте переоценки роли провинциальной России в российском государственном и национальном строительстве. Это переосмысление происходит через смещение акцентов: от зависимости от центра к самодостаточности, от представления об отсталости к представлению об аутентичности и силе, основанной на верности традициям.
Город Воронеж выбран в качестве примера по следующим причинам: это крупный провинциальный город в центре России, типичная во многих отношениях провинция, но при этом он находится в несколько парадоксальном положении, поскольку городские власти позиционируют его как «столицу провинции». Пытаясь развивать имидж и бренд Воронежа, чиновники сталкиваются с проблемами, типичными для всех подобных проектов в российских регионах: чтобы сформировать индивидуальный облик города, нужно преодолеть сложившееся восприятие провинции как обширного и однородного пространства, где все населенные пункты почти неотличимы друг от друга. Даже когда провинция наделяется положительными ассоциациями и рассматривается как хранилище подлинной русскости, проблема остается: культурный миф о провинции как набор абстрактных категорий не может вместить в себя развитие идентичности конкретных регионов и, таким образом, неизменно отказывает провинциальным городам и селам в собственной индивидуальности.
Глава 2 посвящена литературным произведениям постсоветского периода, непосредственно затрагивающим тему провинции и миф о провинции. Авторы этих работ представляют разные географические, поколенческие и идеологические позиции, но все они рисуют гораздо менее оптимистичный и однозначный образ российской провинции, чем провинциальные журналисты и исследователи. Более того, основное внимание они обращают именно на штампы и слабые места провинциального мифа в том виде, в каком он сложился в постсоветское время: тенденцию к бинарным конструкциям, упрощениям и излишне широким обобщениям.
Два романа 1990-х годов – «Линии судьбы, или Сундучок Милашевича» (1985-1992) Марка Харитонова и «Письмо из Солигалича в Оксфорд» (1995) Сергея Яковлева – относятся к раннему этапу современного возрождения интереса к провинции. Роман Харитонова «Линии судьбы», получивший в 1992 году первую российскую Букеровскую премию, заявляет, тщательно развивает и в конечном счете деконструирует все темы, имеющие центральное значение для привилегированного положения провинций в современном российском культурном дискурсе, выставляя их в лучшем случае идеологически ангажированными, а в худшем – инструментами самообмана. Роман Яковлева оперирует тернарной структурой «провинция – столица – Запад»: проведя некоторое время в Оксфорде, главный герой намеревается перестроить ветхий дом в Солигаличе на английский манер. Эта (неудачная) попытка перенести часть английских традиций и английской основательности на российскую почву одновременно реалистична и символична. Она дает главному герою повод поразмышлять над вопросами русской национальной идентичности и позиции России по отношению к Западу. Маленький провинциальный Солигалич и Оксфорд вступают в свое собственное противостояние, которое накладывается на знакомые дихотомии «провинция – столица» и «Россия – Запад».
В романах Алексея Иванова «Блуда и МУДО» (2007), «Псоглавцы» (2011) и «Комьюнити» (2012), а также в романе Захара Прилепина «Санькя» (2006), напрямую посвященных дихотомии «провинция – Москва», затрагивается также и тема патриотизма. В этих произведениях делается упор на понятия духовности, традиций и моральной силы, связанные с провинциальным мифом как составной частью дискурса «национальной идеи». В рассказе
