Та самая! Он узнавал у Лаврентия Павловича после Белоруссии. Не было в этой истории с диверсиями под Москвой, вот и жива оказалась Зоя. Хорошо бы, чтоб до конца войны, до самой победы! Чтоб все живы были! Эх, не знал про звезду, а то загадал бы! Он с надеждой посмотрел в полное ярких точек мерцающее небо. Но как назло ни одна из них падать не собиралась.
— А ты? — снова первым нарушил затянувшееся молчание Сашка.
— Что я? — словно выныривая из каких-то своих глубоких, очень личных мыслей, зябко, несмотря на теплую ночь, повела плечами Евдокия.
— Загадала?
Бершанская не спешила отвечать. Она стояла обхватив себя руками и смотрела блестящими глазами вперед и вверх.
— Загадала, — наконец ответила она.
— Что загадала? — Сашке было не очень интересно, он сам не знал, зачем спросил.
— Не скажу, — усмехнувшись, задорно с врединкой, по девчачьи ответила Бершанская. Сашке даже показалось, что она сейчас покажет ему язык.
— Ну, и не надо, — пожал плечами он.
Видимо, посчитав, что он обиделся Евдокия тихонько сказала:
— Нельзя говорить. Не сбудется. Примета такая.
— Аааа, — понимающе кивнул Сашка и улыбнулся, — А я думал, большевики в приметы не верят.
— Большевики не верят. А бабы верят. А я, Саша, баба, хоть и большевик, и майор, и, вообще, командир полка. Думала, что забыла, что это такое. А вот нет, — она полувздохнула, полувсхлипнула. Она сама не знала, для чего она все это говорит, по сути, мальчишке, хоть и командиру. Просто эта теплая летняя звездная ночь, запах моря принесенный легким ветерком, еще и упавшая звезда. Как будто и нет войны. Только вот она, проклятая, рядом! А еще этот веселый младший лейтенант Алексей, так трогательно неуклюже пытающийся за ней ухаживать. Только сейчас, она вдруг осознала, что ждет его. Ждет не так, как привыкла на фронте ждать свои экипажи, ставших родными девчонок. А как родного, очень близкого человека. И от этого становилось страшно, а грудь сдавливало тоской и тревогой от жестокого понимания того, что если Леша не вернется, ей будет очень-очень больно.
— Дусь, ты чего? — Сашка с беспокойством посмотрел на Бершанскую. Странная она была сегодня. Необычная. Непривычно мягкая и домашняя что ли.
— Ничего. Нормально все. У нас у баб, так бывает, — горько усмехнулась Евдокия, — не обращай внимания. Никифоров на связь выходил?
— Выходил, — Сашка сморщился, как от зубной боли, — сообщил, что группу забрал из боя, идут домой.
— И все?
— И все, — он сердито плюнул, — сама же знаешь, какая у нас связь!
— У вас она хоть в принципе есть. У меня девчонки вообще без раций летают.
— Сами отказались, я вам давал рации, — буркнул Сашка. Бершанская кивнула:
— Давал. Пятнадцать килограммов[i]. Девочки решили, лучше еще одну бомбу взять.
— Других нет.
— Да, мы не в обиде.
Стаин молча кивнул. Не в обиде, так не в обиде. Им всем и так обижаться грех, снабжали их по самому высшему уровню, спасибо наркому и Верховному. Что частенько вызывало недопонимание и даже откровенную неприязнь со стороны летчиков других частей. Да и сплетни стали ходить по фронту. Мерзкие, отвратительные. И про «дунькин полк» и про бабий корпус, да и Стаина зацепили злые языки. Сашку поначалу обижало такое отношение, а потом плюнул. Не до того было. Тут еще всплыли старые слухи о том, что Стаин внебрачный сын Сталина, специально усыновленный Мехлисом. А это уже было серьезно. Сплетниками занялись органы госбезопасности. Сашка в эту грязь не лез, затихло и ладно. А его дело воевать. Да и сами фронтовики, со временем стали укорачивать злые языки. Когда ты каждый день видишь, как эти красивые девчонки летают на своих фанерных этажерках и непонятых винтокрылых машинах, похожих на стрекоз в самое пекло. Когда тебя и твоих раненых боевых товарищей по воздуху вывозят с передовой прямо в госпиталь, когда несколько раз за сбитыми за линией фронта летчиками прилетали вертолеты, буквально вытаскивая их из-под носа у врага, вопреки сплетням начинаешь проникаться уважением к своим спасителям.
У командно-диспетчерского пункта началась суета, к полю помчались санитарные машины и пожарка. С подножки одной из них на ходу спрыгнула Серафима Амосова, дежурившая сегодня по аэродрому, и подбежала к Сашке с Дусей.
— Подлетают! — крикнула она, на ходу поправляя сбившуюся от прыжка фуражку, — Запросили медицину.
Евдокия нервно расправила юбку, а Стаин, нахмурившись, кивнул. Расспрашивать подробности не стал, вряд ли Никифоров сообщил их по рации. Сейчас сядут, и сразу все станет ясно. И в это время послышался нарастающий гул винтов. Вертолеты массивными тенями зависли над аэродромом, подсвеченном тусклым светом автомобильных фар и плавно коснулись земли. Не дожидаясь, когда остановятся винты, к машине Никифорова кинулись медики. Не на много отстали от них и Стаин с Бершанской. Открылся боковой люк и оттуда выпрыгнула Лида, тут же заполошно махая рукой, призывая медиков. Пришлось товарищам командирам ждать, чтобы не мешать вытаскивать из салона раненых. Вот показались одни носилки, Сашка с Евдокией из-за спин суетящихся врачей пытались рассмотреть кто на них лежит. Тщетно. Не видно, да и бинты на голове и лице мешают. Вторые носилки. Слипшиеся волосы мальчишеской стрижки и бледное лицо. Зоя. И опять носилки. Марченко. Эти роскошные запорожские усы ни с кем не спутать. Тихонов, белея бинтами на голове и обоих руках выпрыгнул сам. Правда, тут же покачнулся и если бы не подставленное Лидочкой плечо, наверное упал бы. Девушка еле-еле успела поймать разведчика. Под тяжестью грузного тела она сама покачнулась и чтобы не упасть оперлась спиной об фюзеляж вертолета. Оттолкнув замешкавшегося санитара, подскочил Стаин и помог Лиде. Тут уже и медик подоспел:
— Что ж Вы, товарищ младший лейтенант, — он ворчливо стал отчитывать Алексея, — я же сказал Вам, лежите, сейчас носилки принесут. А вы подскочили. Да еще и прыгаете.
— Отойди! — едва слышно приказал Тихонов, пытаясь встать самостоятельно.
— Да как же я отойду-то! — возмущенно запричитал санитар, — Вы на ногах еле стоите!
— Уйди! Приказ! — сил спорить не было. Санитар что-то обиженно бормоча себе под нос отошел в сторону. А Тихонов повернувшись к Стаину доложил:
— Товарищ подполковник, задание выполнено. Погибло четверо, ранено трое.
Сашка кивнул:
— Потом доложишь. Тебе лечь надо.
