школы, обычно - со своим лучшим другом Хеннерсом. Официально Хеннерса звали, как и меня, Генри, но я всегда называл его Хеннерсом, а он называл меня Хазом.
Тощий, без мускулов, со всегда взлохмаченными волосами, Хеннерс был душкой. Когда он улыбался, люди таяли. (Он был единственным из мальчиков, кто заговорил со мной о маме после ее исчезновения). Но эта обаятельная улыбка и мягкая натура заставляли вас забыть о том, что Хеннерс мог быть очень непослушным.
За школьными полями, за низким забором, находилась огромная ферма самообслуживания, и однажды мы с Хеннерсом перепрыгнули через забор и приземлились лицом вниз на морковные грядки. Мы начали прочесывать грядки. Здесь, оказывается, росла огромная сочная клубника. Мы пошли дальше, набивая рот клубникой, посматривая по сторонам, словно сурикаты, чтобы убедиться, что вокруг всё спокойно. Каждый раз, когда я ем клубнику, я снова оказываюсь на этих грядках с милым Хеннерсом.
Через несколько дней мы сюда вернулись. На этот раз, когда мы съели клубнику и перепрыгнули через забор, кто-то нас окликнул по имени.
Мы шли по гужевой дороге к теннисному корту, медленно оглянулись. Прямо к нам шел один из учителей.
- Эй вы там! Стойте!
- Здравствуйте,сэр.
- Что вы двое здесь делаете?
- Ничего, сэр.
- Вы были на ферме.
- Нет!
- Покажите ладони.
Мы показали. Багровые ладони. Он отреагировал так, словно это была кровь.
Не помню, как нас наказали. Очередная затрещина «Новой англиканской Библией»? Оставление после уроков? (Часто называемое «ост»). Вызов в кабинет мистера Джеральда? Что бы это ни было, я точно знаю, что мне было всё равно. Школа Ладгроув не смогла бы изобрести для меня пытки, превосходящие то, что терзало меня изнутри.
14.
Мистер Марстон, обходя дозором столовую, часто носил маленький колокольчик. Он напоминал мне колокольчик на стойке регистрации в отеле. «Динь-динь, у вас есть номер?». Он звонил в колокольчик, когда хотел привлечь внимание группы мальчиков. Звон был постоянный. И абсолютно бесполезный.
Брошенные дети не беспокоятся из-за колокольчика.
Часто у мистера Марстона возникала потребность сделать объявление во время приема пищи. Он начинал говорить, но никто не слушал и даже не понижал голос, так что он начинал звонить в колокольчик.
Динь-динь.
Сотня мальчиков продолжала разговаривать и смеяться.
Он начинал звонить громче.
Динь-динь-динь!
Каждый раз, когда колокольчику не удавалось установить тишину, лицо мистера Марстона становилось на отеннок краснее. «Юноши! Вы будете СЛУШАТЬ?».
Простой ответ - нет. Не будем. Но это не было проявлением неуважения, это была просто акустика. Мы его не слышали. Зал слишком походил на пещеру, а мы были поглощены беседой.
Он этого не понимал. Кажется, он нас подозревал, словно наше пренебрежение к его колькольчику было частью какого-то большого тщательно спланированного заговора. Не знаю насчет остальных, но я точно не участвовал в заговоре. И я не игнорировал его. Совсем наоборот: я просто глаз не мог оторвать от этого человека. Я часто спрашивал себя, что посторонний наблюдатель мог бы сказать при виде такого зрелища: сотня мальчиков болтает без умолку, а взрослый стоит перед ними, отчаянно и безуспешно звоня в крошечный медный колокольчик.
Свою лепту во всеобщий кавардак вносила находившаяся неподалеку психиатрическая клиника. Бродмур. Незадолго до моего приезда в Ладгроув пациент Бродмура сбежал и убил ребенка в одной из соседних деревень. В ответ в Бродмуре установили сирену предупреждения, теперь ее то и дело тестировали, чтобы убедиться, что она в рабочем состоянии. Звук, как в Судный день. Колокольчик мистера Марстона на стероидах.
Однажды я рассказал об этом папе. Он понимающе кивнул. Недавно он посещал аналогичное учреждение в рамках своей благотворительной деятельности. Папа заверил меня, что пациенты были в основном смирные, но вот один выделялся. Один коротышка, утверждавший, что он - принц Уэльский.
Папа сказал, что помахал пальцем этому обманщику и сделал ему суровый выговор: «Послушайте, вы не можете быть принцем Уэльским. Принц Уэльский - это я».
Пациент помахал пальцем папе в ответ: «Невозможно! Я - принц Уэльский!».
Папа любил рассказывать истории, и это была одна из лучших историй в его репертуаре. В конце он всегда философствовал: «Если этот пациент психиатрической клиники так убежден в своей идентичности, не менее, чем папа, это воистину вызывает Большие Вопросы. Разве можно с уверенностью ответить, кто из нас психически здоров? Кто может с уверенностью сказать, что он - не пациент психиатрической клиники, безнадежно введенный в заблуждение, а его друзья и родственники, быть может, просто ему потакают? Кто знает, действительно ли я - принц Уэльский? Кто знает, действительно ли я - твой настоящий отец? Может быть, твой настоящий отец - в Бродмуре, мальчик мой!».
Он долго смеялся, хотя это была удивительно несмешная шутка, из-за которой возникли слухи о том, что моим настоящим отцом был один из маминых бывших любовников - майор Джеймс Хьюитт. Одной из причин этих слухов были огненно-рыжие волосы майора Хьюитта, а второй причиной был садизм. Читателям таблоидов нравилась идея о том, что младший сын принца Чарльза был не от него. Эта «шутка» почему-то никогда им не надоедала. Может быть, жизнь казалась им лучше, если можно было посмеяться над жизнью юного принца.
Никого не волновало, что моя мать перестала видеться с майором Хьюиттом уже задолго до моего рождения - эта история была слишком хороша, чтобы от нее отказаться. Пресса ее перекроила, перекрасила, говорили даже, что некоторые журналисты пытались достать мой ДНК, чтобы ее доказать - это был первый знак, что, поизмывавшись над моей матерью и заставив ее спрятаться, скоро они придут за мной.
До сих пор почти во всех моих биографиях или журнальных лонгридах упоминается майор Хьюитт и с некоторой степенью серьезности рассматривается возможность его отцовства, включая описание того дня, когда папа наконец-то поговорил со мной по душам и заверил в том, что майор Хьюитт - не мой отец. Яркая сцена, острая, трогательная, и абсолютно искусственная. Если у папы были какие-то мысли насчет майора Хьюитта, он держал их при себе.
15.
По легенде, моя мать сказала, что в браке их - трое. Но она посчитала неправильно.
Нас с Уиллом она вывела за скобки уравнения.
Конечно, мы не понимали, что происходит между ней и папой, но на интуитивном уровне мы чувствовали достаточно, мы чувствовали присутствие Другой женщины, потому что страдали из-за подводных течений. Уилл долго таил подозрения насчет Другой женщины, его это смущало и мучило, а когда подозрения подтвердились, он чувствовал себя ужасно виноватым из-за
