их натиска, а затем подчинится их власти.
Парфянские масштабы окажутся скромнее, потому что, в отличие от македонцев и римлян, парфяне будут иметь на вооружении новый военный строй – лучную и панцирную конницу – но не будут владеть новой прогрессивной экономической структурой и оттого не смогут перевернуть вверх дном подчиненный ими Ближний Восток. Экономические открытия перенимаются куда труднее, чем военные и технические изобретения. Даже римляне не сумели бы быстро освоить товарную экономику и создать военную промышленность, будь они простыми сельскими земледельцами, не знакомыми с городским образом жизни; но городской строй они переняли у этрусков еще в пору своего этнического формирования! Где было усвоить все это парфянам, кочевым скотоводам Великой Степи?
Да, уровень развития экономики нового народа в момент его формирования – важнейший показатель его будущей судьбы. Поэтому горожане-римляне превзойдут селян-македонцев. Не меньшее значение имеет при оценке возможностей этноса его “возраст”, то есть достигнутый уже уровень сложности его социальных институтов. Чем выше этот уровень тем ниже способность этноса к “переучиванию”, к освоению новых экономических структур и политических целей. Так, парфяне одолеют македонцев на востоке именно благодаря своей “юношеской гибкости” и переимчивости; точно так же македонцы прежде одолели эллинов, а римляне победили этрусков и скоро победят карфагенян.
Можно даже догадаться, какие народы сумеют впоследствии победить римлян и парфян, перенять их наследство. Расчет нехитр: на это окажутся способны “варварские” этносы, формирующиеся рядом с Римской империей или Парфянским царством в ту эпоху, когда великие державы достигнут вершины своего социального развития. В таких условиях новые этносы смогут быстро перенять военные и экономические достижения античного социума, быстро сплавить их в новый образ жизни – и навязать его утомленным подданным великих держав.
Таков прогноз. Сбудется ли он? И кто конкретно сыграет роль “варваров” – покорителей Рима и Парфии? В середине 3 века до новой эры ответа на этот вопрос нет и быть не может: этногенез соответствующих народов еще не начался, а все те этносы, что уже вышли на историческую сцену к этому моменту, пришли слишком рано. И кельты, нагнавшие страх на Иберию, Италию и Балканы, и родственные парфянам сарматы, что скоро завоюют причерноморскую Скифию,- все они будут иметь значительные успехи, но не сравнятся с римлянами в исторической славе. Впрочем, в середине III века до новой эры об этом еще не может помыслить ни один мудрец Земли.
Кстати, чем заняты эти мудрецы? На кого они работают в эпоху диадохов и эпигонов, которые скоро сойдут со сцены? Для кого трудились сами правители – хотя бы отец и сын Птолемеи, что основали в Александрии Египетской первый в мире научно-исследовательский институт, включавший огромную библиотеку и зоосад, обсерваторию и анатомический театр? Посмотрим, что там творится в середине III века до новой эры. Давно закончен великий труд Евклида. Старик Аристарх с Самоса уже рассчитал вращение Земли вокруг ее оси и вокруг Солнца. Молодой Эратосфен измеряет длину земного меридиана…
Эти результаты будут проверены и практически использованы только через семнадцать веков, когда на Земле не останется ни одного народа из тех, что процветали в эпоху Аристарха и Эратосфена. Молодой сицилиец Архимед закладывает основы интегрального исчисления, оптики и теоретической механики; только молодой англичанин Ньютон превзойдет его на этом поприще. Тот же Эратосфен изучает распределение простых чисел и ставит “проблему близнецов”, которая не решена полностью и в наши дни…
Так причудливо отделяется память человека от его бытия; биолог сказал бы, что “генотип” земной цивилизации можно наблюдать независимо от ее “фенотипа”. Впрочем, это не ново – ведь Архимед и Эратосфен пользуются железными инструментами, пишут с помощью алфавита, запросто решают квадратные уравнения. Но они не имеют представления о тех народах, которые впервые изобрели алфавит и железную металлургию, решили первые уравнения. А ведь все это происходило за двенадцать-пятнадцать веков до Архимеда и не так уж далеко от того места, где встала впоследствии Александрия Египетская…
* * *
Очень трудно заметить связь времен, когда сам стоишь в одном конце этой связи. Царь-реформатор Ашока печется о государственном и культурном объединении Индии, а вовсе не о создании новой мировой религии. Но результат будет именно таков: держава Маурьев превратит этическое учение Будды в государственную религию, которая потом охватит сотни миллионов людей за пределами Индийского субконтинента, в тех краях, о существовании которых не подозревали ни Будда, ни Ашока… Столь же огромные последствия будет иметь греческий перевод древних иудейских мифов и преданий, произведенный любознательными филологами-эллинистами в середине III века до н.э. Этот текст-Библия-становится отныне доступен всякому образованному жителю Средиземноморья и Ближнего Востока. Кто может предугадать, что через три века на этой основе оформится вторая мировая религия-христианство? А еще через шесть веков на том же фундаменте возникнет ислам. Поистине, трудная задача-социальный прогноз; но прогнозировать развитие культуры еще трудней…
Оставим это неблагодарное занятие и перенесемся на Дальний Восток, не затронутый последствиями походов Александра Македонского. Здесь тоже кончается эпоха “Борющихся Царств” и близится рождение новой империи, которая объединит все земли между Хуанхэ и Янцзы. Но, конечно, это государство не будет похоже ни на эфемерную Македонскую империю, ни на непрочное государство Маурья, ни на державную республику римлян.
Цивилизация долины Хуанхэ образовалась гораздо позже, чем ее родственницы в долинах Нила и Ефрата. Поэтому в 3 веке до новой эры в китайском мире нет еще автономных городов-полисов, этого великого изобретения эллинов, корни которого уходят в торговую Финикию, а оттуда-в Вавилонию и даже глубже, в легендарные времена военной демократии ранних шумеров. В изолированном Китае, как и в Египте, сложилось сельское, а не городское общество; здесь, как в Индии, царская власть может вести прямой диалог с землевладельческой аристократией и с крестьянскими общинами, не утруждая себя до поры проблемами товарной экономики, частного предпринимательства и духовной независимости самоуверенных горожан. Все эти проблемы приобретут остроту лишь в развитом имперском социуме-а империю надо еще создать.
К началу 3 века до новой эры осталось лишь три претендента на гегемонию в Поднебесной-царства Цинь, Ци и Чу, и пошла чехарда союзов: то южное Чу договаривается с северо-восточным Ци о совместном обуздании западного хищника Цинь, то сам хищник убеждает Ци в необходимости укротить набравших силу южан… Только Цинь и Чу не вступают в союз между собой; их правители слишком хорошо знают способности и намерения другой стороны.
Если сравнить эту большую тройку со средиземноморскими державами, то Ци более всего напоминает Элладу, а точнее-одну из процветающих там городских федераций.
