группы активно отстаивали свою автономию от посягательств множества царей и царьков. Немногие индийцы той поры заразились фантастическими идеями Александра Македонского о всемирном братстве людей в рамках единой державы, и лишь один из них - Чандрагупта Маурья – преуспел в своих намерениях. Он возглавил борьбу индийцев за изгнание западных пришельцев, заключил боевой союз с ганами, сангхами и отдельными свободолюбивыми племенами, проявил чудеса храбрости, хитрости и политического такта; в итоге возникло первое общеиндийское государство Маурьев, которым правит теперь внук Чандрагупты – Ашока.
Это царство одинаково не похоже на всех своих современников на древнюю империю персов, на новую эллинстическую монархию и даже на зарождающуюся Римскую державу. Скорее, система Маурьев обнаруживает сходство с будущей Киевской Русью: и там и здесь богатый конгломерат разнообразных этнических общин слабо связан экономическими узами и сшит на живую нитку лишь общей правящей династией да очень слабо развитым государственным аппаратом.
Лихой воитель Чандрагупта – подражатель и противник Александра Македонского – напоминает Святослава, который так же успешно боролся с хазарами и византийцами, так же решительно перенимал их лидерскую роль в Восточной Европе Х века, как это делал, имея других соперников, его индийский предтеча тринадцатью веками раньше. Ашока Маурья похож сразу на двух владык Киевской Руси: на Владимира Крестителя и на Ярослава Мудрого. Он столь же успешно борется за административное объединение всей страны и так же готов сохранить все привилегии местных правителей, если те готовы признать его верховенство и контроль над их деятельностью; о централизованном управлении огромной Индией еще и речи быть не может. Ашока признает и поощряет все виды местного самоуправления; он проявляет максимальную терпимость к многоразличным вероучениям и сектам, хотя сам давно отдал свои симпатии буддизму. Царь лично возглавил небывалое дело - государственное миссионерство. Внутри державы Маурьев и вокруг нее посланцы Ашоки ведут активную проповедь, но возвещают они не новую веру, а новую политику – дхарму, совокупность правил человеческого общежития разных масштабов, от семьи до государства.
Царь хочет общаться со своими подданными через головы князей и монахов; оттого во всех концах страны высекаются на скалах указы Ашоки, а царские манифесты зачитываются в самых глухих уголках. Сам император регулярно объезжает главные области своей огромной державы, поддерживая единый стиль руководства и просвещения. Но успехи этого богатырского замысла пока недостаточны. Очевидно, для его реализации мало усилий одних только чиновников. Вот если бы удалось организовать монахов, хотя бы буддийских! Но для этого придется сделать буддизм государственной религией, а самому царю стать как бы “внешним епископом” обновленной церкви. Не возмутятся ли этим поступком приверженцы всех других сект? Трудная дилемма…
Лишь к концу жизни Ашока решится на этот шаг, заслужив стойкую признательность буддистов и подорвав свою популярность среди сторонников иных вер и доктрин. Вскоре после этого сыновья отнимут власть у старого отца, и великий державостроитель заживо превратится в символ, в идеальный образ – один из немногих симпатичных образов в богатом императорском пантеоне Индии и всей Земли.
Итак, в Индии царствует человек, унаследовавший героическую идею Александра о всемирном единстве людей в рамках сверхдержавы, а в Италии властвует народ, готовый построить такую державу, включить в нее хоть весь мир. А что творится между Индией и Италией - на тех землях, по которым прошли победоносные македонские фаланги? Начнем с самих македонцев. Их доблесть не иссякла после смерти царя Александра; даже долгие братоубийственные войны диадохов и эпигонов, когда одна македонская рать сражалась против другой, не истощили сил молодого народа, столь неожиданно вытолкнутого судьбой на историческую сцену. Это македонцы выгнали в Италию неистового вояку Пирра, а когда с севера на Балканы вторглись грозные полчища кельтов, то одни лишь македонцы оказали им достойное сопротивление.
Победитель кельтов – Антигон Гонат, внук Антигона Одноглазого – стал новым царем Македонии и гегемоном всей Эллады. Он ухитряется держать в узде многочисленные демократические союзы греческих городов, которые набрали силу на исходе усобиц гегемонов и диадохов. Этот последний и самый бурный подъем эллинской демократии захватил даже косную Спарту: скоро молодой царь Агис IV произведет там государственный переворот и проведет земельную реформу в пользу обнищавших гоплитов. Но такие реформы угрожают македонской гегемонии; поэтому спартанская революция будет подавлена македонскими мечами, при общем одобрении демократов-эллинов, скорее готовых терпеть жесткую опеку могучего и диковатого северного соседа, чем признать своим лидером ту Спарту, что обратила часть их предков в крепостных – илотов и пять веков помыкала ими. Македонская гегемония продлится вплоть до недалекого уже римского завоевания, и тогда северные горцы не ударят в грязь лицом: Риму понадобятся четыре войны для их полного подчинения.
Лишь один народ окажет римлянам столь же упорное и еще более успешное сопротивление - это парфяне. Последняя волна ираноязычных кочевников из Великой Степи готовится захлестнуть Ближний и Средний Восток как бы в ответ на первую волну представителей средиземноморской цивилизации, которая недавно затопила этот район во главе с Александром Македонским. Греки уже оставили на Востоке свой прочный след: десятки эллинских полисов усеяли земли Сирии и Месопотамии, Ирана и Согдианы, Армении и Египта. Из этих центров эллинизм быстро проникает ко всем разноязычным и разнокультурным народам, населяющим ныне эту колыбель древнейших человеческих цивилизаций. Скоро и парфяне включатся в бесконечный хоровод войны, торговли и державостроительства, художественного творчества и научных открытий. Их судьба отчасти повторит судьбу древних персов, которые тремя веками ранее точно так же подчинили блестящий и богатый, на как-то вдруг утративший единство и волю к борьбе древний Ближний Восток.
Отчего это происходит? Сейчас египетские Птолемеи и сирийские Селевкиды храбро и упорно бьются за контроль над Сирией, за морское господство. Но каждая из этих великих держав будет впоследствие сломлена Римом за одну войну – к немалому удивлению самих римлян, привыкших к долгому и отчаянному сопротивлению этрусков, самнитов, карфагенян, македонцев. Не больше упорства в самозащите проявят и мелкие новорожденные царства Малой Азии: Понт, Пергам, Вифиния, Каппадокия. А вот парфяне остановят римлян на Евфрате и не уступят ни шагу, хотя сам Цезарь будет мечтать о победе над Парфией как о венце своей военной карьеры. Даже славный Траян, победитель германцев и Даков, вынужден будет отступить из захваченной с налета парфянской столицы.
Такова сила юного народа, вступающего на путь создания своей государственности в подходящей внешней среде - в относительном удалении от агрессивных великих держав, но достаточно близко к ним, чтобы иметь пример для зависти и подражания. Так случилось с римлянами в Италии и скоро все Средиземноморье содрогнется от
