пока бубенцы на месте", а упрямство лишь гаденько потирает руки – упрямству бросили вызов. Теперь точно не отступлюсь.
Ногой поддеваю дверцу шкафа под раковиной, чтобы как приличный гость выкинуть "чинарик" в положенное место и недоверчиво щурю глаза. Ну надо же! Сколько всего интересного можно обнаружить на дне чужого мусорного ведра. Например, клочок бумаги со своим номером телефона. То есть, звонить Вера мне при любом раскладе не собиралась?!
Смотрю на присыпанные чайной заваркой цифры и вдруг осознаю, что надеялся. До последнего надеялся... не могу уловить на что именно, но точно на другой исход. Я не питаю иллюзий относительно производимого впечатления и давно привык к людской настороженности. Определение "крысёныш с окраины" намертво въелось в меня ещё с рождения, оно бугрится на коже шрамами от драк и ноет на дождь зажившими переломами. Сначала я как мог, пытался стереть с себя позорное клеймо неблагонадёжности, но природная общительность раз за разом прилетала мне в лоб смачным презрением. Это началось ещё в садике:
"Петя, не играй с ним, у него могут быть вши"
"Вова, я запрещаю тебе водиться с этим оборванцем. Он не дружит, а только клянчит у тебя конфеты"
"Мама вчера в парикмахерской сказала, что если я буду вертеться, то у меня на голове вырастет такое же гнездо как у тебя. Я не хочу, чтоб на меня птицы какали".
Затем продолжилось в школе:
"Гляньте, у него под свитером футболка с барби! Что, Лихо, в секонде пацанские до тебя разобрали? Или, может, ты из этих?.."
В детстве каждая издёвка плетью оставляет полосы на душе. Уродует её, заставляя либо беспомощно скулить, либо бесстрашно рвать на части. Я выбрал второе и плевать на людское осуждение. Жизнь хоть разочек каждого поимеет.
Тогда я впервые сломал себе руку. Об одноклассника. И как это ни парадоксально, получил колоссальное удовольствие. Потом меня перевели в другую школу, где абсолютно ничего не поменялось.
"Не мамкай, Паша! От когда твой чумазый друг стал вхожим в наш дом, сразу начала пропадать мелочь и сигареты. Доделывайте свой проект и чтоб я ноги его здесь больше не видела"
"Но мы не хотим Матвея в нашу команду! Нечестно проиграть только потому, что он спотыкается в отцовских говнодавах. Пусть хоть скотчем к ногам примотает"
"Извини, Матвей, пригласи на танец кого-нибудь по себе. Например уборщицу. Твоя толстовка будет отлично гармонировать с половой тряпкой"
"Лиховский, ты почему убитый такой? – А он, наверное, Марь Иванна, вашу пропавшую брошь на косяк поменял".
В тот день умер мой старый пёс и, наверное, тогда же внутри меня перегорела вера в справедливость. Нет смысла бежать в этот мир с распахнутой душой, потому что если повезёт, и в неё сходу кто-нибудь не плюнет, то уж ноги вытрет непременно.
Потом уже начались сигареты, косяки, разбой и кражи, я стал одеваться не хуже других, уводить девушек у тех, кто годами считал себя круче, а затем расставаться с ними из-за неизбежного разочарования. Красотки клюют на заманчивый фантик и плевать хотели на содержание. В принципе тут мы похожи, никаких претензий.
В остальном ничего не меняется. Неважно кто – препод, мент или продавец-консультант отдела техники – каждый, оказавшись рядом, сперва мнительно отшатывается, а затем незаметно хлопает себя по карманам. И только женщины стабильно мне рады. Одна Вера продолжает обращаться как с грязью. Смотрю в её глаза и не могу – колотит всего. Могла ведь иначе подойти, без наездов. Будто я знал, что они с Лизкой сёстры, или собираюсь мелкую чем-то обидеть. Подумаешь, сходил налево. Так я своих потребностей не скрываю, на тело самой Лизки пока не претендую, и в ЗАГС, упаси боже, не зову. Я только пробую, впервые честно пробую встречаться.
Расскажет она, как же. Скорее язык себе откусит, праведница. Теперь из принципа заднюю не дам.
Самоуверенность всегда окупалась мне сторицей, поэтому нацепив на лицо беспроигрышное выражение "клал я на твои угрозы", возвращаюсь к накрытому столу. Как раз вовремя, чтобы органично влиться в увлекательнейшую игру "кто кого".
– Лиза, Новый год – семейный праздник, чем стремиться провести его не пойми где и с кем, лучше б задумалась о поиске репетитора. Пробелы в английском всё ещё никуда не делись.
Ух, как завелась умница-Вера, сейчас ножку бокала пальцами переломит. Надо бы поддать жару.
– Английский? Вообще не проблема, – на самом деле ещё какая, но сейчас вообще плевать. – Могу подтянуть. Языком я владею в совершенстве.
Чего это мы, Верочка, закашлялись – вино носом пошло? Или вспомнила как именно я им владею?..
– Матвей, да вы просто находка, – с возрастающим интересом улыбается Снежанна Борисовна и я в очередной раз радуюсь, что внешностью обе дочери пошли именно в мать.
Белокурая воздушная нимфа на фоне громадного волосатого мужика – живого доказательства теории Дарвина – смотрится, мягко говоря, феерично.
– Заниматься будете здесь, под присмотром...
Нужно отдать ему должное, котелок у главы семейства Поплавских всё-таки варит на ура, но моя цель на данный момент отнюдь не драгоценная честь его младшенькой, ввиду чего охотно выражаю согласие, чем зарабатываю себе дополнительные очки доверия.
Держись, Верочка, теперь у меня есть пропуск в ваш дом. Готовь извинения, иначе я их сорву вместе с твоей нервной системой.
* * *
Вера
В голове каруселью картинки как Лизка совсем кроха, засыпает сжимая в кулачке мой палец, потом Сашкин виноватый взгляд. Измена. Боль. Жаркие губы Матвея. Опять Лиза – истерит, обиженная моим упрямством. Неужели идиотка не видит, с кем связалась?
– Для дополнительных занятий существуют репетиторы, – резко откладываю вилку в сторону. Меня начинает потряхивать от победной ухмылки зарвавшейся сволочи.
Да, та же самая ухмылка на которую я так опрометчиво повелась накануне, сегодня вызывает непреодолимое желание убивать.
– Вера, хватит! – предостерегающе хмурится мать.
– А Веру просто жаба душит. Она у нас и не такое выкинет, лишь бы было по её, – фыркает сестра, раздражённо откидываясь на спинку дивана. Лихо тут же по-хозяйски вытягивает руку за её плечами, при этом его улыбка становится настолько приторной, что в горле роем начинают зудеть как минимум с десяток самых грязных эпитетов.
– Хорошо, сменим тему. Матвей, а что это за пластырь у тебя на шее?
– Вера! – мрачнеет отец.
Лиза страдальчески стучит себя по лбу, прижимаясь ближе к Матвею, а я на неё даже злиться не могу. Смотрю на усмешку его злую, на то
